Фуше

Тем временем Директория теряла почву под ногами. Позорные провалы во внешней политике, внутренняя нестабильность, рост социальной напряженности во Франции — все это указывало на неизбежность падения режима «пяти царей». «Наихудшая судьба, которая может выпасть на долю человека, — сетовал один из членов правительства, — это быть директором Французской республики»^{239}. «С Директорией, — вспоминал Талейран, — произошло то, что всегда происходит с деспотами. Пока никто не мог устоять против армий, которыми она располагала, ее ненавидели, но боялись. Когда ее армии были разбиты, ее начали презирать. На нее стали нападать в газетах, памфлетах, наконец, всюду»^{240}. Сам Жозеф в своих мемуарах так характеризовал обстановку, сложившуюся во Франции к осени 1799 года: «Недовольство большинством Директории вскоре стало всеобщим… Она проявила себя лишь репрессиями, несправедливостью и неспособностью… она злоупотребила своей огромной властью… привела к краху наши финансы и вырыла пропасть, которая грозила поглотить республику»^{241}.

Сийес

Директор Сийес — «крот Революции» — исподволь вел дело к государственному перевороту. Франции нужны «голова и меч», — заявил Сийес^{242}. Голова уже имелась в наличии — то была голова самого Сийеса; меч же еще предстояло найти. Услужливый и догадливый министр полиции предложил в качестве кандидата на роль «меча» своего миланского знакомца — генерала Жубера. «… Пора, — сказал он Сийесу, — чтобы эта демократия, лишенная всяких правил и не имеющая определенной цели, уступила бы свое место республиканской аристократии, управлению ученых, которое единственно могло бы утвердиться, упрочиться»^{243}. Но французские войска были разбиты Суворовым при Нови (15 августа 1799 г.), а генерал Жубер пал на поле боя. Вакансия вновь стала открытой.

«Государственный корабль, сказал я себе, — вспоминал Фуше, — будет плыть без четкого курса до тех пор, пока не появится лоцман, способный привести его в тихую гавань»^{244}.

Ожидаемый «мессия» объявился в Париже 16 октября 1799 г. в лице генерала Бонапарта. Оставив свою победоносно-обреченную армию в Египте и благополучно преодолев опасности морского путешествия, он высадился в бухте Фрежюс 9 октября. Ровно через месяц Директория будет свергнуга, и во Франции утвердится режим Консульства. Однако в момент возвращения Бонапарта никто, конечно, не может предположить, что эта перемена совершится столь стремительно. Заговор довольно широк, и Фуше прекрасно осведомлен о нем. Иначе и быть не могло, так как одной из осведомительниц Фуше являлась очаровательная хозяйка особняка на улице Шантерен, госпожа Жозефина Бонапарт, «никогда не имевшая ни единого экю»^{245}. «Я сам передал ей тысячу луидоров в качестве министерского подарка и это более чем что бы то ни было расположило ее в мою пользу, — писал Фуше в мемуарах. — Через нее, — замечает министр, — я получал большую информацию, так как у нее бывал весь Париж…»^{246}. Другим, правда, бескорыстным информатором Фуше, был Реаль — участник заговора^{247}.

В канун государственного переворота развернулась настоящая «подпольная война между Люксембургом и улицей Шантерен[38]… Мулен ничего не понимал, Гойе всему не доверял. Дюкос[39] воздерживался, Сийес ожидал Бонапарта, Бонапарт ждал Сийеса, а Баррас был настороже, ища, кому продаться, готовый принять первого, кто постучится в его двери…»^{248}.