Фуше

В первых числах июля 1799 г. Фуше был назначен послом в Батавскую республику. О том, что новое назначение являлось платой за услуги, свидетельствует конкретная, хотя и несколько загадочная фраза мемуаров Фуше. «Это (назначение), — писал он, — представляло род возмещения, которое новая Директория должна была мне дать»^{211}. На новом посту Фуше предстояло решить одну, но исключительно важную задачу — укрепить оборону союзной Батавской республики. Для этого следовало уговорить осторожных батавцев передать свои войска под начало генерала Брюна. Фуше прибыл в Гаагу 11 июля, свел знакомство с голландским главнокомандующим Даэнделсом, через два дня вручил свои верительные грамоты, и уже 15 июля доложил Директории, что батавцы приняли его требования^{212}. «Никогда миссия не приносила столь быстрого результата», — писал по поводу голландской миссии Фуше Луи Мадлен^{213}. По его мнению, этому успеху Фуше был обязан исключительно своему дару убеждать собеседников в правильности предлагаемых им решений. Разумеется, Фуше умел убеждать, но при этом нельзя забывать, что за ним был очень весомый «аргумент» в виде 14 армий Республики, созданных Лазаром Карно — «Организатором Победы». Кстати, сам Фуше нисколько не обманывался на счет причин своего дипломатического триумфа в Гааге: «Я убедился, — замечает он в мемуарах, — что ни Оранская[33], ни английская партии никогда не будут влиять на судьбы страны (т. е. Батавской республики — А. Е.) до тех пор, пока наши армии смогут защитить Голландию»^{214}.

Тем временем в Париже внезапно открылась новая вакансия: пост министра полиции. По требованию Барраса с него был смещен Бургиньон — креатура Гойе^{215}. Директор обвинил его в неспособности совладать с усилившимися в стране беспорядками^{216}. Насколько справедлив был Баррас, упрекая экс-министра в провалах его ведомства, сказать трудно: к моменту своей отставки (20 июля) Бургиньон пробыл в министерском кресле меньше месяца. Впрочем, с пребывающими в этой должности случались и более курьезные вещи. Так, первый из министров полиции Республики, Арман-Гастон Камю, находился на своем посту всего… два дня (со 2 по 4 января 1796 г.)[34]. Быстрая сменяемость министров полиции во Франции (за три с половиной года — с 1796 по 1799 г. в Республике сменилось десять министров полиции^{217}) свидетельствовала как о пристальном внимании правительства к этому ведомству, так и о неудовлетворительности его работы и организации. Баррас предложил назначить новым министром полиции гражданина Фуше. Кандидатура Жозефа не вызвала возражений в правительстве, напротив, она получила горячую поддержку. Министр иностранных дел Директории Шарль Морис Талейран заявил Баррасу, что «в то время, когда якобинцы столь дерзки… никто, кроме якобинца, не может… их одолеть»^{218}. «Лучшего человека, чем Фуше, для того, чтобы унять якобинцев — нет», — такой фразой Талейран подытожил свои рассуждения по этому поводу.

Глава II ОСОБНЯК НА НАБЕРЕЖНОЙ МАЛАКЕ

Г-н де Марвиль[35] говаривал, что в полиции не может быть порядочных людей, кроме разве что ее начальника.

Шамфор

Успех одаряет очень многим, только не друзьями.

Вовенарг

20 июля 1799 г. Фуше был назначен министром полиции^{219}, а 29 — прибыл в Париж. «Именно тогда завершилась политическая жизнь Фуше в качестве санкюлота…», — писал один из его первых биографов^{220}. Впрочем, разве он был когда-либо настоящим санкюлотом?

Фуше с радостью принял новое назначение. «Я охотно сменил должность посла, — вспоминал он в мемуарах, — на управление полицейским ведомством… и 1 августа я приступил к исполнению своих обязанностей»^{221}. По собственному признанию Жозефа, ему хватило двух часов (!) для того, чтобы постичь сущность своих новых функций^{222}. Через день Фуше объявил с своей программе в качестве шефа полицейского департамента. 16 термидора (3 августа) 1799 г. была опубликована «Прокламация министра общей полиции — французским гражданам». «Я принял на себя обязательство, — заявил Фуше в прокламации, — восстановить внутреннее спокойствие, положить предел… избиениям… и притеснениям республиканцев, покончить с заговорами предателей и лишить надежды их соучастников за границей»^{223}. Коротенькая прокламация 3 августа в известной мере достаточно полно отражала действительные намерения Фуше и задачи, стоявшие перед его министерством. Та ее часть, где речь шла о восстановлении внутреннего спокойствия, безусловно, имела в виду «умиротворение» якобинцев; там, где говорилось о необходимости покончить с заговорами предателей, вне всякого сомнения, подразумевалась борьба с происками роялистов и их агентуры за границей.