Фуше

Материальное положение Жозефа не блестяще. «Мне только что стало известно, — с раздражением пишет он сестре, — что в Нанте уверены в том, что я владею великолепным замком. В Испании, без сомнения. Несчастные… Походи я на них, я, конечно же, стал бы богачом. На моем месте они бы сколотили громадное состояние. Могут ли они понять, что я всем пожертвовал ради моей страны и остался лишь со своей работой и со своими способностями?»^{195}.

Время от времени Фуше покидает мирные занятия и появляется в Мулене, где организует, по словам осведомителя Аллье, «подозрительные сборища». Однако такое прозябание не для Жозефа. В 1797 г. он отправился на поклон к Баррасу, этому, по определению герцогини д’Абрантес, «карикатурному королю»^{196}, который нуждался в деловых людях. Директор облагодетельствовал его и на этот раз: Фуше получил чиновничью должность в Английской армии — «богатую пребенду», по выражению Мадлена, а также местечко в министерстве полиции. Деятельность в должности поставщика обеспечивает его материально в то время, как служба в полиции восстанавливает его душевный покой. 7 жерминаля V года (27 марта 1797 г.) у Фуше происходит прибавление семейства. Родившийся в этот день сын Фуше получает имя Жозеф-Либерте^{197}. Ровно через два месяца, 27 мая, в городке Вандом были гильотинированы руководители «Заговора равных»[31] — Бабёф и Дарте. В мемуарах Фуше глухо упоминается об этом. «Друг» Бабёфа пишет о своих совещаниях с Баррасом весной 1797 г., о какой-то докладной записке, поданной им Директории и способствовавшей «искоренению зла»^{198}.

Фуше честно зарабатывает свой хлеб, «трудясь, как крот, во фрюктидорианском перевороте[32] (4 сентября 1797 г.)…»^{199}.

«Советы, которые я дал директору Баррасу, мои предложения, мои пророческие слова в немалой степени придали триумвирам Директории бдительность и энергию, в которых (они)… нуждались»^{200}. Так весьма высоко, хотя и довольно туманно, сам Фуше оценил свои заслуги перед правительством в дни фрюктидора. Награду за «советы», данные директору Баррасу, приходится ждать целый год. В сентябре 1798 г. Жозеф назначен послом в Цизальпинскую республику вместо отозванного Труве. «Путь наверх» вновь открыт для гражданина Фуше.

Здесь есть смысл прервать повествование, чтобы разобраться, стал ли Фуше другим, пойдя на службу к термидорианским реакционерам и предав идеалы Революции? Но в отношении Фуше это риторический вопрос: он никогда не был революционером. «Фуше был заклятым врагом всех теорий; он был человеком с практическим складом ума и не отступал ни перед каким препятствием»^{201}. Эта фраза Меттерниха, невзначай брошенная им по поводу Жозефа, ставит все точки над «и»: политик, последовательно всем изменявший, беспринципнейший эгоист, Фуше органически, по самому складу своего ума не мог быть сторонником какой бы то ни было теории. Под маской революционера скрывался практик, обуреваемый неутолимой жаждой власти и богатства. «В лице этого деятеля, — справедливо заметил советский исследователь Я. М. Захер, — мы имеем перед собой тип законченного авантюриста, с самого начала своей карьеры поставившего перед собой только одну задачу — достигнуть личного преуспеяния и могущества»^{202}.

Вернемся, однако, к событиям 1798 г. Перебравшись через Апеннины, полномочный посол Французской республики сразу же обрел свое прежнее проконсульское величие. Разговаривая с представителями цизальпинского правительства, Фуше «поучающе» заметил: «Граждане директоры, возвысьте ваш дух наравне с событиями, не беспокойтесь о будущем. Прочность республик — в порядке вещей. Победа и свобода покорят мир»^{203}. В Милане Фуше установил тесную связь с главнокомандующим французскими войсками на территории республики генералом Брюном. Вместе с ним он занялся тем, что в своих мемуарах «изящно» обозначил как «замену отдельных лиц»^{204} в правительстве суверенной Цизальпинской республики. Поясняя эту загадочную фразу, Фуше писал: «Цель («замены» отдельных лиц) состояла в том, чтобы передать власть в руки людей, обладающих большей энергией и твердостью, и приступить к эмансипации юной республики, чтобы она могла дать толчок (к эмансипации) всей Италии»^{205}.