Фуше

Он справедливо полагает, что напряженная социальная обстановка в стране имеет вполне конкретные причины. Во-первых, это страх восстановления феодальных прав, от чего прежде всего и больше всего пострадает многомиллионное французское крестьянство; во-вторых, и этого опять-таки более других опасаются крестьяне, — это боязнь потерять имущество, приобретенное из фонда так называемых «национальных имуществ»[90]; еще одна из причин для беспокойства — возможные преследования со стороны властей лиц, послуживших в свое время Республике и Империи; нельзя сбрасывать со счетов демократов, разочарованных Хартией 4 июня 1814 г., один из пунктов которой гласил: «Королю одному принадлежит исполнительная власть. Король есть верховный глава государства, он начальствует над сухопутными и морскими силами, объявляет войну, заключает мирные, союзные и торговые договоры, назначает на все должности государственного управления и издает регламенты и ордонансы для исполнения законов и безопасности государства»^{709}. Наконец, день ото дня растет недовольство в армии, «ради экономии» сокращенной на 32 тыс. человек. Время будто возвращается на четверть века назад. Вновь на продвижение по службе, чины и звания могут рассчитывать лишь те, у кого в роду наберется несколько поколений «блистательных» предков… Подписывая Хартию, король датирует этот документ так, как если бы ни революции, ни республики, ни наполеоновской империи просто не существовало: «Дана в Париже, в год от Рождества Христова 1814, царствования же нашего в девятнадцатый»[91]…

В течение какого-то времени Фуше продолжает «докучать» христианнейшему королю своими советами. «Известно, с чего начинается реакция, — пишет он королю, — но никто не ведает, где можно ее остановить; она увлекает за собой все и прежде всего верховную власть…»^{710}. «Верховная власть» в лице монарха хранит молчание. Представления высокородных «друзей» герцога Отрантского в пользу «самого способного из людей, явившихся в годы Революции», также остаются без последствий. Поццо ди Борго, внимательно подмечавший все происходившее вокруг, сообщал в Санкт-Петербург 11 июля следующее: «Экс-министр Фуше, несмотря на наружное спокойствие, весьма старается убедить короля привлечь его на свою службу»^{711}. Британский дипломат Чарльз Стюарт, в свою очередь, информировал Фории Оффис о том, что, к величайшему огорчению Фуше, все его предложения, переданные королю, были отвергнуты. «Вскоре для меня стало очевидно, — писал Фуше в своих мемуарах, — что страна приближается к кризису…»^{712}. Не имея возможности применить свои «таланты» в Париже, Фуше перебирается на жительство в Феррьер. Здесь, занимаясь воспитанием своих детей, господин герцог произносит многозначительную фразу: «Мы не должны пренебрегать обоазованием: мы знаем, что оно необходимо при всех правительствах, даже в тех странах, которые не управляются вовсе»^{713}. Фуше, однако, совсем не собирается ограничиваться шутками и ехидными намеками. В мемуарах Савари сообщается о том, что в это время герцог Отрантский часто встречался с молодыми генералами, находившимися на службе и командовавшими войсками. Он беседовал с ними о бедственном положении страны, о том, что правительство, окруженное вчерашними эмигрантами, пренебрегает ими и что не сегодня-завтра они получат отставку^{714}. Посетив как-то раз Корвизара (бывшего личного врача императора), Фуше просит лейб-медика замолвить словечко в его пользу перед Марией-Луизой. Цель этого неожиданного ходатайства — обрести место воспитателя при маленьком Римском короле. Под предлогом «торговых» дел, Фуше обменивается письмами с Евгением Богарне, получает таинственные послания от Жерома Бонапарта^{715}. В ноябре и в декабре 1814 г. он дважды наезжает в столицу, чем поднимает на ноги всю парижскую полицию. Люсьен Бонапарт в своих мемуарах пишет о том, что в конце декабря 1814 г. в Париже происходило совещание генералов, вовлеченных в заговор против Бурбонов^{716}. Не с этим ли совещанием был связан декабрьский приезд герцога Отрантского?

И все же Фуше невозможно ни в чем обвинить. Улик против него практически нет. Лишь однажды агентам королевской полиции удается перехватить подозрительное письмо Фуше вице-королю Евгению. Канцлер, виконт Дамбре, вызывает герцога Отрантского с целью получить у него объяснения по этому поводу, но вместо объяснений получает форменный нагоняй. Негромко, но отчетливо, взвешивая каждое слово, его светлость Жозеф Фуше перечисляет все прегрешения королевского правительства, буквально рта не дав раскрыть смущенному виконту. Закончив свою обвинительную речь, Фуше неторопливо направляется к выходу, а получивший взбучку Дамбре лично распахивает перед ним двойные двери своего кабинета. «Я не осмелился допрашивать этого человека», — честно признался Дамбре королю, докладывая о своей встрече с герцогом Отрантским^{717}.