Фуше

В один из мартовских дней Фуше является к Гортензии Богарне, владелице соседнего с его домом особняка по улице Черутти, испрашивая у нее позволения воспользоваться в случае необходимости калиткой ее сада^{730}. У Фуше есть повод опасаться за свою особу, так как вечером 5 марта он встречается с генералом Лаллеманом и призывает его уговорить Друэ д’Эрлона немедленно двинуть свои войска, расположенные на севере, на Париж^{731}. Это, по словам Фуше, должно ускорить отъезд христианнейшего короля из столицы. В итоге, план Фуше с «походом» 30 тыс. солдат 16-го военного округа на Париж терпит провал. Причина та, что прибывший в это время в Лилль (где находился штаб округа) маршал Мортье отменил приказ д’Эрлона от 7 марта о движении войск к столице^{732}.

Интригуя с генералами, герцог Отрантский одновременно добивается аудиенции у Людовика XVIII, но не получает ее. Вместо короля Фуше встречается с его братом, графом д’Артуа, на «ничейной» территории, в особняке графа д’Эскар. На встрече Фуше излагает условия, при которых возможно положить конец авантюре Наполеона, заключив свои рассуждения признанием того, что теперь слишком поздно спасать «дело короля». Савари, ведя речь об этих «переговорах» Фуше с графом д’Артуа, приводит деталь, правда, в высшей степени сомнительную: Фуше якобы советовал графу объявить герцога Орлеанского регентом королевства^{733}. Прощаясь с генерал-лейтенантом Франции, Фуше ободряюще замечает: «Примите меры к тому, чтобы спасти короля, а я возьму на себя спасение монархии»^{734}.

Марш Наполеона от Жуана к Парижу подобен шествию триумфатора. Толпы крестьян, стоящих на обочинах дорог, факелами освещают путь «великого человека». Войска, посланные против «узурпатора», переходят на его сторону, города распахивают перед ним свои ворота. Девятнадцать дней похода на Париж («полет орла») дают наполеоновской легенде больше, чем 15 лет пребывания Наполеона у власти. «Народ, — писал Шаррас, — проложил Наполеону путь в Тюильри, заодно с армией, приветствовавшей своего старого вождя»^{735}. Мощная народная волна подхватывает императора, и этот безмерный, искренний, бьющий через край энтузиазм в какой-то мере заражает и его самого. «Я не желаю, подобно Людовику XVIII, — заявляет он, явившись в Лион, — дать вам конституцию, которую я мог бы… взять обратно. Я хочу дать вам нерушимую конституцию, которая была бы плодом совместной работы народа и меня самого».

«13 марта Наполеон выступает из Лиона и ночует в Маконе, 14-го он в Шалоне, 15-го в Отене, 16-го в Аваддоне, 17-го в Оксере, 19-го в Пон-сюр-Ионн. 20-го утром он прибывает в Фонтенбло»^{736}. От Парижа его отделяют каких-то полсотни километров. Император острова Эльба не сегодня-завтра вновь может стать императором французов. Людовику XVIII уже не до сохранения приличий и он готов дать бывшему комиссару Конвента и «цареубийце» пост министра полиции. Когда старый король сообщает о своем решении племяннице, герцогине Ангулемской (дочери казненных Людовика XVI и Марии Антуанетты), он слышит в ответ исполненную горечи фразу: «Если это необходимо, то я забуду, что я их дочь, но не забывайте, что вы все еще государь»^{737}. Потерявшие от страха голову Бурбоны трижды в эти мартовские дни предлагают Фуше сформировать правительство, соглашаясь на все его условия. Герцог Отрантский с презрением отвергает эти запоздалые авансы: «Они (Бурбоны), — пишет Фуше Дельфине де Кюстин, — понапрасну переводят время, спрашивая у меня совета и принуждая меня тратить свое…»^{738}. В разговоре с Тибодо он выражается еще откровеннее: «Все они (т. е. Бурбоны), за исключением Людовика XVIII, — идиоты»^{739}. Когда канцлер Дамбре, выполняя поручение короля, пытается выяснить у Фуше, кого тот может порекомендовать на должности министров, он не слышит в ответ ничего вразумительного. Герцог Отрантский не знает людей, пользующихся доверием Людовика XVIК. Раздраженный Дамбре пытается «урезонить» своего собеседника. «Сударь, — говорит он ему, — ваш король призывает вас дать ему совет в момент величайшей опасности, а вы отказываетесь его дать… Я считал вас лучшим французом». — «Я более предан королю, — отвечает Фуше, — нежели большинство тех, кого он привез с собой из изгнания… Если бы я был министром полиции, — в запальчивости говорит он, — Бонапарт никогда бы не ступил на землю Франции. Сегодня же никакая сила на свете не может помешать ему дойти до Парижа…»^{740}. Впрочем, то, о чем герцог Отрантский говорит Дамбре, волнует его лишь отчасти. Человек глубокого, аналитического ума, он не только «просчитывает» неизбежность появления Наполеона в столице, но еще и прогнозирует дальнейшее развитие событий. Когда г-жа Кюстин спрашивает Фуше, оставаться ли ей в Париже или же ей лучше уехать, она слышит в ответ: «И не думайте уезжать… военный режим, который скоро у нас воцарится, долго не протянет»^{741}.

Л. Н. Даву