Справедливости ради обязан упомянуть, что и в моей творческой работе Таня играет весьма заметную роль. Она не только, как принято говорить, являет собой надежный тыл, но она еще и мой верный друг, заботливый товарищ. К тому же Таня в какой-то степени моя коллега: она ведь окончила полиграфический институт и работала в системе Госкомиздата.
Таня не только печатает многие мои работы, но еще, обладая хорошим вкусом и грамотностью, осуществляет редакторскую и корректорскую правку. Словом, Татьяна украсила своеобразную «Болдинскую осень» моей жизни.
И наконец, прочность нашего тыла отлично обеспечивает Танина мама Мария Ивановна, которая, несмотря на отмеченное недавно девяностолетие, помогает нам жить. Она бесподобно готовит разные вкусные кушанья и, игнорируя многие естественные в ее возрасте хвори, все по дому делает сама.
В общем, мне очень повезло не только с Таней, но и (что бывает не очень часто) с тещей.
85-летие судейского патриарха Николая Гавриловича Латышева отмечалось 21 ноября 1998 года с большим размахом. В Москву съехались делегации из многих регионов России. В футбольном манеже «Спартака» в Сокольниках был проведен турнир, на котором разыграли специальный приз имени Латышева. Во время игр я сидел за столиком, рядом с юбиляром. Наверное, поэтому несколько раз оказывался в поле зрения видеокамер «Футбольного обозрения», готовившегося В. Перетуриным. Через несколько дней передача вышла в эфир. Моя любимая и несравненная супруга Таня смотрела
телевизор, находясь у своей мамы. Едва погас экран, у меня зазвонил телефон. Веселым голосом Таня почти восхищенно сказала: «Ну какой же ты неподражаемый бабник!» «Что опять случилось?» — не без испуга спросил я. «Как что, — продолжала наседать Таня, — в манеже сотни мужчин, и вдруг в кадре появляется одна-единственная молодая и симпатичная девушка. Ну и конечно, ты тут как тут — полез целовать ей ручки!» «Да не было такого! Откуда ты это взяла?» — уверенный в своей полной невинности, отбивался я. Однако после Таниных разъяснений, прокрутив сделанную мною видеозапись, я убедился, что моя жена, как всегда, права. Когда к судейскому столику подошла известный футбольный арбитр Наташа Авдонченко, я действительно, здороваясь, поцеловал ей руку. Но весь фокус был в том, что на экране в этот роковой момент меня... не было. Вернее, был лишь мой «фрагмент» в виде рукава пиджака и торчащей из него кисти руки. И более ни-че-го! Ко всему прочему мои «лобзания» с Наташиной рукой появились в кадре лишь на доли секунды. Как все это могла увидеть Таня, я не в силах понять до сих пор.
Пользуясь своим авторским правом, не стыдясь редакторского ворчания и читательских упреков в сентиментальности, осмелюсь опубликовать свое стихотворное посвящение любимой жене.
Не могу завершить повествование о своей семье, не упомянув еще о маленьких друзьях, скрашивавших нашу жизнь на протяжении многих лет
Еще при жизни с нами отца в Петровском переулке в квартире появился новый жилец. Звали его Швейк. Породу этого пришельца мы точно не знали, но, судя по внешнему виду и особенно по закругленному вверх баранкой хвосту, это очаровательное существо являло собой помесь лайки и дворняжки.
Обосновавшись в нашей квартире, Швейк сразу же заявил о себе не только как о полноправном члене семьи. Некоторые его выходки, граничащие с неприкрытой наглостью, говорили о его претензиях на главенствующее положение в доме. Он, например, сразу же выказал решительное неприятие вредной привычки мамы — курения. Едва мама готовилась поднести к папиросе спичку, как возмущенный Швейк с громким лаем устремлялся к ней и, стоя на задних лапах, Передними пытался выбить из маминых рук спичку и папиросу. При этом пес еще отчаянно фыркал, чтобы задуть ненавистное ему пламя. Мама вскоре привыкла к нахальным выходкам новоявленного любителя здорового образа жизни. Но частенько навещавшие нас курящие гости, не будучи заранее Нами уведомлены о собачьих вольностях, при наскоках на них Швейка приходили в смятение.
Несколько спокойнее гости реагировали на несобачьи пристрастия нашего пса в еде: в отличие от подавляющего большинства своих сородичей Швейк проявлял заметную склонность к селедке и ел сырые овощи, в частности морковку. Мясо, правда, он тоже не отвергал, но культа из этого продукта не делал.