Футуризм и безумие (сборник)

«Я хочу представить человека, совершившего ужасное преступление и не чувствующего раскаяния, т. е., но понятию людей, человека-зверя.

Мне думается, что исповедь Руссо, несмотря на её многие достоинства, страдает тем недостатком, что автор её не мог описать человека таким, каким он есть по своей сущности. В этом нет ничего удивительного: если человек будет записывать свои мысли, как те, которые приходят в сознание при участии его воли, так и, главным образом, те, в которых наша воля не принимает участия, он должен будет презирать себя. Мысли, являющиеся в области бессознательного и достигающие порога сознания, помимо воли, бывают большею частью эротического в криминального характера. Спешу оговориться: д-р Р., в каждом слове, сказанном мною, готов видеть чуть ли не преступление: в этом случае он, вероятно, заподозрит меня в половой психопатии. Я не разделяю его взгляда; если человеку иногда приходит в голову мысль о самоубийстве, и он не приводит её в исполнение, можем ли мы назвать его самоубийцею.

Конечно нет.

Так и в вышеприведённом случае: человек их стыдится, но не может от них отделаться. Что эти мысли являются помимо нашей воли, доказывается тем, что они так же скоро исчезают, как и появляются.

Никакие усилия воли не могут вызвать их в нашем сознании, и лишь иногда о них появляется смутное воспоминание. Теперь я скажу несколько слов о человеческих чувствах, как я их понимаю. Некоторые моралисты утверждают, что чувство альтруизма заложено в человеке от природы – в таком случае, откуда мог явиться эгоизм? Превосходный анализ Гоббса альтруистических чувств разрушает все бредни моралистов.

Все чувства не что иное, как видоизменение эгоизма; набожность и религиозные чувства суть следствие страха; чувство любви эгоистично. Наиболее альтруистические чувства, благорасположение и сожаление, тоже в основании эгоистичны: быть добрым, значит чувствовать себя настолько сильным, чтобы создать собственное счастье и счастье другого; иметь сожаление, значит – вообразить, что бедствие, постигшее другого, может постигнуть и вас самих и заранее чувствовать себя несчастным.

Вообще, каждое альтруистическое чувство в основании – эгоистично.

Искать удовольствие и избегать страданий – таков естественный закон и сущность того, что мы называем нравственностью.

Этот закон принимается всеми людьми без исключения; его можно назвать априорным, потому что он предшествует даже сознанию.

Благодаря этому закону, люди достигли той степени цивилизации и культуры, при которой возможен и альтруизм; человек, не имеющий возможности прокормить себя, вряд ли поможет другому.

Следовательно, эгоизм является регулятором отношения между людьми, и альтруизм необходимо вытекает из него.

Допустим теперь другое положение, т. е. допустим, что чувство альтруизма врождено в человеке. К кому он может питать альтруистические чувства?

Если признать, что люди соединились в общество, благодаря договору, понимая слово “договор”, как его понимали Руссо и Кант, или как энциклопедисты, безразлично, – то придётся допустить, что человек имел нужду в себе подобных. Нужда могла возникнуть лишь из боязни за свою жизнь или собственность, следовательно, из эгоизма.

Доказывать, что альтруизм не присущ человеку при современной жизни – очень трудно, потому что встречаются люди, делающие добро, по-видимому, совершенно бескорыстно; (к числу таких людей я отношу прокуроров, сомневающихся в умственных способностях преступника. Чем руководствуются они при этом?).

Все поступки людей, с которыми я имел несчастье сталкиваться, не только не имели в основании альтруизма, но все вытекали из чисто животного эгоизма. ‹…›

Ненависть моя какая-то особенная. Интересно проследить мои отношения к людям, которых я глубоко ненавижу. Иногда мне кажется, что я готов убить человека, сделавшего мне зло, и в то же время я чувствую к нему особенное чувство, для определения которого в нашем языке нет слов.

Приблизительно, это чувство похоже на любовь или жалость.

Теперь я убеждён, что моя ненависть постоянно переходит в это чувство. В особенности, если человек, которого я ненавижу, обратится ко мне с просьбою, приветствием и пр.

Я помню, что когда Р. обратился ко мне в первый раз, и я ответил на его приветствие грубостью, то он в то же время приобрёл мою любовь; из гордости я не хотел сознаваться в этом не только Р., но даже и себе.

Конечно, я не мог сразу начать разговаривать с ним – этому мешало чувство гордости.

Будучи на воле, я не испытывал таких внезапных переходов, и даже в больнице у св. Николая они бывали довольно редки (случаи с д-ми Ч-вым, У-ским и Ф-ком). Чему приписать это? Отчасти влиянию Р-на и чтению хороших книг!

У Спинозы я нашёл и прочёл прекрасное объяснение этих состояний: гениальный мыслитель говорит, что радость, возникающая из предположения, что ненавистный предмет уничтожен или каким бы то ни было образом пострадал, всегда содержит в себе элемент печали. Почему? Потому что всегда, когда мы представляем себе, что подобный нам объект уничтожен, мы сами бываем опечалены.

Это объяснение мне кажется приложимым к людям, подобным мне, т. е. ненавидящим человечество и любящим его, но вряд ли оно приложимо к большинству двуногих скотов.