Футуризм и всёчество. 1912–1914. Том 1. Выступления, статьи, манифесты

Ясно, что во всяком произведении <важна> прежде всего форма и что форма – главнейшее в искусстве. Отсюда не следует, что к содержанию нужно идти через форму, к ним Содержанию и форме> нужно подходить одновременно, но форма – основа и залог удачи работы. Поэтому для передачи движения у нас один путь – передача через форму. Но футуристы, заявив, что им нужно новое понимание формы, на самом деле её почти потеряли. С одной стороны, мы слышали их уверения о том, что нет ничего более нелепого, как бороться против законов и фактов, открытых предшественниками. С другой стороны, плохо понятое требование самобытности и заповеди вроде «всецело обновлённого чувства» и «начинания всего с начала» понудили футуристов отмежеваться от преемственности. Получилось трудное и противоречивое положение. Конечно, если основанная ими школа продлится долгое время, то это начинание сначала даст результаты, но пока едва ли даёт совершенное искусство. Однако несмотря на свои заявления футуристы преемственности не избегли. У Боччиони, например, можно найти даже влияние старых нидерландцев, Иеронима Босха хотя бы. Но так как они не пожелали добросовестно учиться форме, им не удалось вполне провести выражение движения и внутренних сил, и придётся сказать, что живописцы футуристы не вполне выполнили взятые на себя обязательства. Но кроме передачи движения и взрывов чувств не забудем об общефутуристической задаче, которую они себе задали – я читал соответствующий отрывок из манифеста: «Мы хотим во что бы то ни стало войти в жизнь, мы хотим, чтобы искусство, отрекшись от прошлого, могло ответить на духовные нужды, обуревающие нас». И если в поэзии обнаружились течения, отступающие от этого положения и заявляющие: «нам ничего не надо», то живопись ещё более отошла от него.

Мы не будем разбирать художников футуристов в отдельности. Задачи нашего доклада более общи, и на индивидуальных отличиях мы останавливаться не будем. Скажем лишь, что для Боччиони, самого деятельного и теоретика, характерна живопись душевных состояний, передаваемых через предметы. Северини разрабатывает движение, дробя предметы, и по манере письма и фактуре имеет общее с пуантилистами. Руссоло занят передачей синтетических переживаний помещением зрителя в середину картины. Но необходимо упомянуть об одном мастере, который, не будучи футуристом, начал работать в их манере. Мы говорим о великом живописце Пабло Пикассо. В свой кубизм он внёс футуристические основы, и надо ему отдать справедливость, что ту конкретную форму, неслучайность композиции, материальную сущность, которые так слабы у футуристов, он нашёл и выразил. Мы думаем, не столько потому, что его талант более таланта Боччиони, но потому, что за ним – великий Сезанн, а за Сезанном – традиция, какая [бы плохая она ни была. Вслед за Пикассо начали работать по-футуристически и иные кубисты, и таким образом создался постфутуризм или посткубизм].

Мы нарочито подчеркнули ошибки футуристов, ибо находим, что нужнее говорить не о том, как много у них достоинств, а о том, какие недостатки, чтобы вновь идущие могли их упразднить. Ибо пора же, наконец, разбить стены, отделяющие нас от крайних высот. Ибо наши мысли – скорее к вершинам! Ибо пришла пора свершений; мы призваны возвеличить искусство, и будущее ждёт, и мы ответственны перед ним.

<5>

В беседе с сотрудником газеты “Le Temps”, в беседе, о которой мы упоминали, Маринетти, между прочим, сказал следующее: «В действительности мы ничего не открыли, мы лишь облекли в действенную форму чувства и идеи, искавшие выражения. Футуризм лишь похвала или возвеличение самобытности и личности». Вспомните также, мы говорили – футуризм – явление общее для всех народов, несущих новую, механическую культуру. Этим самым мы хотим показать, что футуризм – не теория, а сводка пробивающихся в жизни тяготений, и недостатки футуризма лишь в том, что он не вполне распознал и не всецело оформил эти тяготения. Вся заслуга его в том, что он предлагает делать сознательно то, что доселе делалось непроизвольно, и тем самым ускорить процесс. И механическая красота, и религия машины, и прославление борьбы, и смерть луны, и ненависть к любви – брожение жизни. Футуризм – не более как ответ на её долго остававшиеся тщетными призывы. Не каждый ли из нас наблюдал толпу из автомобиля? А футуристическое отношение к прошлому [не в жизни ли]? Асуанская плотина, наш великий символ, не до футуризма ли построена англичанами? Мы боимся его, ибо вокруг него создали глупую легенду услужливые дураки и злые враги. Но футуризм – в жизни, его нельзя избежать. Футуризма нельзя избежать, господа, и поход против нас – покушение с негодными средствами.