Футуризм и всёчество. 1912–1914. Том 1. Выступления, статьи, манифесты

⁹ Ср.: «С год тому назад я обнародовал в Фигаро знаменитый Манифест футуризма. Это был брандер нашего бунта против культа прошлого, тирании Академии и низкой продажности, давящих современную литературу» (Маринетти Ф. Т. Футуризм. С. 12. Текст манифеста см.: там же. С. 103–110; Манифесты итальянского футуризма. Собрание манифестов Маринетти, Боччони, Карра, Руссоло, Балла, Северини, Прателла, Сен-Пуан / Пер.

В. Шершеневича. М., 1914. С. 5–10).

¹⁰ Действительно, теоретические документы футуризма были мало известны широкой публике в России. В статье «От переводчика», предваряющей вышедшую в 1914 г. на русском языке книгу Ф.Т. Маринетти «Футуризм», М. Энгельгардт так объясняет причину своего согласия на перевод её для издательства «Прометей»: «О футуризме у нас толкуют не первый год, о нём пишут в газетах и журналах; о нём читают лекции, в литературе выступает группа поэтов, примыкающих к этому направлению. Между тем публика до сих пор не имеет понятия, что такое собственно “футуризм”. Она узнаёт о нём из вторых рук, из пересказов, изобилующих умолчаниями, пропусками и обходами, ей преподносят футуризм очищенный, сокращённый, обесцвеченный <…> если уж знакомить публику с этим историко-культурным (или антикультурным) явлением, то пусть она узнает его в настоящем и неподдельном виде, без пропусков и сокращений» (Маринетти Ф. Т. Футуризм. С. 5).

Однако деятели русского авангарда были осведомлены об этом течении очень рано. Правда, по прошествии десятков лет называли разные даты знакомства с манифестами итальянского футуризма, неизбежно связывая свои высказывания на эту тему с утверждением независимости русского футуризма от итальянского. В автобиографической повести «Путь энтузиаста» (1931) В. Каменский свидетельствует: «Так в 1909 году основался в Петербурге российский футуризм. Правда, тогда мы, будетляне, базируясь на производстве новых слов русского языка, не называли себя “футуристами”, ибо не могли знать, что в следующем году сумбурные телеграммы газет как очередную заграничную сенсацию поднесут известие о появлении на свет итальянских футуристов во главе с Маринетти. Но “будетляне” и “футуристы” – аналогия значения слов полная, бесспорная. <…> И вот здесь следует заявить о полнейшей безграмотности наших доморощенных критиков, которые <…> пишут “под вид учёных”, что-де мы, футуристы, всем огулом пошли от Маринетти. <…> И какое им дело, что “Манифесты итальянского футуризма” появились в переводе Вадима Шершеневича в 1914 году. Только в 1914 – это когда мы целых пять лет, как известно, властвовали по всей России, объездив с лекциями, диспутами, произведениями, пропагандой почти по всем городам» (Каменский В. Из литературного наследия. М., 1990. С. 445). Б. Лившиц, описывая события накануне приезда Маринетти в Россию, вспоминал: «Мы не только не считали себя ответвлением западного футуризма, но и не без основания полагали, что во многом опередили наших итальянских собратьев» (Лившиц Б. Полутораглазый стрелец. Стихотворения переводы. Воспоминания. Л., 1989. С. 473). И далее, оценивая выступления Маринетти в Петербурге, писал: «Как мало походила на наши декларации эта законченная политическая программа, которую излагал перед слушателями Маринетти» (там же. С. 478).

Лившицу вторит Зданевич, признавая, однако, влияние итальянского футуризма на русский, но только до 1912 г.: «Не спрашивайте меня, что отличает русский футуризм от итальянского. Спросите лучше, что их сближает. Их эстетика. Но не политика. <…> Выражаясь яснее, в действиях Маринетти и художников футуристов русских интересовали лишь факты, предшествовавшие 1912 г.; именно там они черпали свои силы, в то время как последующая деятельность итальянцев не привлекла их внимания: собрание манифестов и каталогов, привезённых мною в Петербург в конце 1911 г., было и останется полем соприкосновения русских с итальянцами» (Hiazd. Lettre a Ardengo Soffici. 50 annees de futu-risme russe//Les Carnets de I’lliazd Club. 2. Paris: Clemence Hiver, 1992. P. 29). В отличие от Каменского, Зданевич утверждает, что до привоза им манифестов Маринетти в России не было футуристов. Существовали лишь отдельные группы молодёжи, боровшейся с официальным направлением в литературе и искусстве, которые только после его выступления с декларацией футуризма в Троицком театре Петербурга «стали футуристами» (там же. Р. 27). Заметим, что публикатор и комментатор упомянутого выше письма к A. Soffici полагает, что Зданевич настаивает на «устном» характере футуризма в России, и на датировке начала движения 1911-м годом, забывая о таких «памятниках русского футуризма», как «Студия импрессионистов» и «Садок судей I» (1910), чтобы подчеркнуть свою роль в новом движении (там же. Р. 50).