По крайней мере, это я могу сделать, думает он.
Дней через пять Даг ясно осознает, что главным фактором для него теперь является время. Время – это единственное, что имеет значение. Происходит это внезапно. Однажды, около одиннадцати утра, Ортан, угрюмый, восточной внешности человек, кстати и по-русски говорящий с заметным акцентом, вдруг ни с того ни с сего начинает шлепать ладонями по столу: правой – левой, правой – левой, поочередно, с каждым разом все сильней и сильней. Одновременно он подергивается всем телом, словно его корежит электрический ток, и даже часто-часто подпрыгивает вместе со стулом. Никто ничего не успевает сообразить – Ортан уже падает на пол и, как припадочный, колотится о линолеум.
– Голову придержите!.. – кричит кто-то.
Анчутка, оказавшаяся ближе всех, подсовывает под его затылок ладони. Подкладывают еще и скомканный свитер. Ортан хрипит, задыхаясь, и выкрикивает что-то на неведомом языке: «гадрут!.. джебраил!.. физули!.. зангелан!.. кубатлы!.. шуша!.. лачин!»…
Сонник, и здесь сообразивший все быстрее других, протягивает к его лицу диктофон.
– Что это? – сам себя спрашивает Даг.
– Кажется, это города в Армении, – шепотом отвечает Профессор.
Мгновенно появляются санитары в белых одеждах и уволакивают тело, изломанное конвульсиями, в левую часть Флигеля, где находится клиника.
Панародин, материализовавшийся посередине аудитории, крутит из стороны в сторону головой.
Звонко хлопает в ладони:
– Работать!.. Работать!..
За эти пять дней ситуация во Флигеле резко меняется. Панародин, возглавивший «Аргус» после загадочного самоубийства Гремлина, сразу же устанавливает в группе жесткую дисциплину. Теперь каждый визионер обязан ежедневно проводить в рабочей кабине три смены по два часа – утром, днем, вечером. Это независимо от самочувствия. Послаблений Исмар Бакадович (ну и имечко!) никому не дает. График вывешен на стене, за соблюдением его следит некий Дрозд, имеющий статус дежурного наблюдателя. Кроме того, отменены прогулки в саду, выходить из Флигеля категорически запрещено. На окнах верхних этажей тоже навешиваются решетки, и исполняется наконец мечта полковника Петрова: вдоль всей ограды внутреннего участка прокладывается спираль Бруно – завитая стальной пружиной колючая проволока. Теперь к ограде не подойти, а с улицы незаметно, да и кому нужно вглядываться.
Главное же изменение заключается в том, что отныне также каждый визионер перед началом сеанса должен принимать дозу легкого стимулятора. Так, во всяком случае, характеризует его доктор Салаев. Однако легкий-то он, быть может, и легкий, но Бармаглот, например, в прошлом баскетболист, рослый, внешне совершенно здоровый парень, после приема этого стимулятора на целые сутки теряет пространственную ориентацию: не может войти в дверь, промахивается, не может самостоятельно сесть на стул, приходится водить его под руки. После этого двое ребят, Снегирь и Шпунтик (подростки, Даг с ними почти не общался), предпринимают отчаянную попытку бежать: ночью проникают каким-то образом на чердак, разбирают часть крыши, охрана их засекает, когда они спускаются по водосточной трубе. Обоих немедленно переводят в клинику.
Стимуляторы – это ужас, от которого меркнет сознание. К счастью, они действуют на всех по-разному. Профессор говорит, что у него стимуляторы акцентируют в первую очередь память: внезапно, будто на мониторе, всплывают внутри мозга статьи, написанные бог знает когда – весь текст, целиком, вплоть до сносок и рисунка абзацев. Аналогично и у Анчутки: крутятся в голове фильмы, просмотренные ею за последнюю пару лет, не надо никакого планшета, закроешь глаза – все ярко, как на экране. Зато у Ортана – припадок, через сутки сменившийся комой, а Белка, тщедушная, белобрысая, взъерошенная девица, два дня назад, точно так же как когда-то Марго, впала в кататонический ступор. Только, в отличие от Марго, она совершенно окаменела: ее так и уносят – полусидячую, с растопыренными руками, с мертвым взглядом, со скрюченными, будто у ведьмы, костистыми пальцами.
С другой стороны, на Дага, что удивительно, легкие стимуляторы воздействия почти не оказывают: некоторый прилив сил, более никаких последствий. Профессор, правда, предупредил, что тут может сработать кумулятивный эффект: сначала – ничего, ничего, а потом – как пробьет.
Спасибо, это, разумеется, успокаивает.