Согласно некоторым косвенным данным, которые мы намерены опубликовать через несколько дней, программа «Оптимум» первоначально была разработана для оптимизации военных действий. Она была призвана интегрировать сложную динамическую ситуацию в простой концепт, рождающий, в свою очередь, мощный и эффективный удар. И если вы вспомните конфликты последнего времени, то убедитесь, что эта программа действительно оправдала себя.
Однако то, что хорошо для войны, необязательно хорошо для гражданской жизни.
Война – это предельная унификация, безусловное подчинение цели всего и вся. А гражданская, то есть мирная жизнь, напротив требует разнообразия, ибо порождение нового – это и есть собственно жизнь. История свидетельствует: общество, которое упорствует в единомыслии, неизбежно впадает в застой.
Вот в чем состоит наша трагедия.
Мы променяли свободу на застойное благоденствие. Оптимум, снизошедший в наш мир, стал выполнять у нас функции Бога. Но если собственно Бог уже давно отринут и развоплощен, поскольку он не оправдал наших надежд, то Оптимум, занявший его место, присутствует с нами зримо, ежечасно, ежесекундно. Он обволакивает нас аурой социальных грез, и нам даже в голову не приходит, что у него может иметься какая-то своя, неведомая нам цель. Что у него могут иметься свои – нечеловеческие – интересы, и что ради них он способен пожертвовать такой мелочью, как человек.
Нас это уже не волнует.
Мы просто в восторге от своего всеведущего божества.
Мы слепо верим в него.
И если в один прекрасный день он вдруг отдаст некий приказ, если вдруг вознесет над нами свой указующий перст, то мы как панургово стадо начнем стройными рядами маршировать.
Маршировать… маршировать… маршировать…
Вот только – куда?…
Я посмотрела в интернете на этот Билярск. Название произошло от реки Биляры, возле которой он расположен. Невероятной красоты сопки вокруг города: багровые, желтые, зеленые, пепельно-серые. Невероятной синевы река, уходящая плавным полукругом за горизонт. Лес на другой стороне – тайга, тянущаяся, как сказано в сопроводительном тексте, на четыреста километров. Сам город раскинулся в речной низине: стандартные пятиэтажки из блоков мыльного цвета, коричневый прямоугольник школы, два разномастных параллелепипеда административного центра. В одном из них – заводоуправление. Население – двадцать четыре тысячи человек. Предполагается, что в ближайшие годы оно вырастет тысяч до сорока. Вот в каких декорациях будет теперь протекать наша жизнь.
Я не случайно упоминаю о декорациях. Весь сентябрь мы старательно разыгрываем дома какой-то спектакль, где у каждого – заданная, четко определенная роль. Отец – глава семьи, принявший серьезное, но ответственное решение и теперь обосновывающий его все новыми и новыми аргументами: и социальный статус в Билярске у него будет высокий, и зарплата в точности такая, как здесь (но, заметьте, это при более низких расходах!), и перспективы в Билярске более перспективные, и на следующий год Инженерно-строительный институт открывает там свой филиал, я смогу туда поступить. Мать, в свою очередь – заботливая хозяйка, неизменно поддерживающая его: и природа там удивительная, и дачу есть где построить, и грибы с ягодами будем каждый год собирать, вообще – воздух в Билярске сказочной чистоты (про завод, извергающий из трубы оранжевый дым, она предпочитает не вспоминать). Ну и наконец я – послушная дочь, лишь хлопающая глазами и соглашающаяся с родителями во всем.
Мне эта роль дается без особых усилий. Я словно нахожусь в каком-то смутном безвременьи: одна жизнь закончилась, другая еще не началась, а между ними – наполненное призраками ожидание. Я точно пребываю во сне: ни на что можно не обращать внимания.
Точно во сне, я сижу на уроках. Мембрана меня теперь демонстративно не замечает. К доске за весь месяц ни разу не вызвала, а за письменную работу «Оптимум в моей жизни» без всяких обычных подчеркиваний и замечаний выставила четвертак. Все уже всё обо мне откуда-то знают. На феминных аккаунтах нашего класса идет оживленное обсуждение моей дальнейшей судьбы. Большинство соглашается с тем, что так мне и надо, Оса ужалила саму себя, не будет нос задирать. Но как ни странно, кое-кто мне завидует: у нее (у меня то есть) начнется теперь новая жизнь. Эх, девки, здорово, мне бы так!.. Я эти разговоры, конечно, не комментирую, хотя Гетта уже два раза пыталась мне втолковать, что именно мое равнодушие всех и бесит.
– Ну ты хоть бы вот полстолечко написала…
– А зачем? – отвечаю я и смотрю сквозь нее, опять-таки точно во сне.
Генриетта даже не обижается.