И точно во сне, я на большой перемене отправляюсь к Валечке в кабинет и спрашиваю ее: нельзя ли отключить у меня Оптимум по состоянию здоровья? Есть же, наверное, какие-нибудь медицинские противопоказания. Например, голова от него болит, или подташнивает меня, или что-то еще. Валечка при этом заметно пугается и, понизив голос до шепота, отвечает, что это возможно лишь в самых исключительных случаях: явные психические расстройства, бессвязная речь, навязчивые галлюцинации. Не дай бог тебе, чтобы – такое. И вообще тогда назначат специальную медкомиссию: терапевт, психолог и психиатр, ты ее не пройдешь. Даже я простым глазом вижу, что у тебя все в порядке. А затем Валечка сообщает мне еще тише, что по правилам, которые существуют для школьных врачей, она обязана зафиксировать данное обращение в моей медицинской карте. Но она пока этого делать не будет. Ты только, пожалуйста, никому об этом не говори.
И наконец мы внезапно сталкиваемся с Артемом. Я заворачиваю в тупичок школьной библиотеки, и тут – он.
– Привет, – говорит Артем.
– Привет, – говорю я.
– Ну ты – как?
– Никак, – совершенно искренне отвечаю я. – А как ты?
Артем некоторое время молчит, а потом сообщает:
– Я тоже – никак.
Затем мы уже вместе некоторое время молчим, и в эти пять-шесть секунд укладывается целая вечность. Высвечивается строчка Оптимума: «Чрезмерное нервное напряжение. Успокоиться».
Хороший совет.
– Ну ладно, тогда я пошла, – говорю я.
– Пока, – говорит Артем.
– Пока.
И я ухожу, теряясь в суматохе школьного коридора.
Мне кажется, что это мутное состояние «точно во сне» в определенной мере меня и спасает. Иначе бы я просто кричала от непрерывных уколов, пронзающих мне сердце насквозь. И все равно после встречи с Артемом я, вероятно, сижу на уроке с таким остекленевшим лицом, что даже Мембрана не выдерживает и спрашивает:
– Что случилось, Долинина?
– Голова, – коротко отвечаю я.
– У всех – голова, – автоматически замечает Мембрана.
В задних рядах кто-то хихикает. Мембрана бросает туда предупреждающий взгляд и уточняет:
– Нет, голова, видимо, не у всех. – А потом поворачивается ко мне. – Ладно, если ты себя плохо чувствуешь, можешь идти домой.
Класс в шоке от этой внезапной милости. А я собираю свой ранец, спускаюсь сквозь непривычную лестничную тишину на первый этаж, пересекаю двор, протискиваюсь в задней части его через искривленные прутья ограды, и в скверике, где сейчас почти никого нет, сажусь на скамейку около небольшого пруда. Вода в нем уже по-осеннему черная. По глади ее, как парусники, заплутавшие в океане, дрейфуют желтые, наполовину погруженные листья. Я вновь, точно во сне, слежу за их обреченным перемещением и думаю, а как живут те, кто принципиально отказался от Оптимума? Мне-то, как и другим, поставили его еще в первом классе, и сейчас, конечно, уже не вспомнить, что в тот день изменилось. Мне интересно: как это так – обходиться без ежедневных рекомендаций? Как это так – самой делать выбор в той бесконечной изменчивости, которую представляет собою жизнь? Можно же утонуть в проблемах. Однако ведь «натуралы» при этом как-то живут? Вопреки Оптимуму, вопреки всем нашим социальным установлениям, вопреки самой жизни, вопреки черт знает чему.
Да, вот как они с этим живут?
Мне непонятно.
И еще я думаю вот о чем. Оптимум оценивает Артема таким, каким он является в данный момент, и предлагает стратегии, соответствующие именно этой личностной конфигурации. Это – один аспект. Но ведь если Артем (ну, предположим) и дальше будет со мной, он несомненно изменится, и тогда рекомендации для него тоже должны быть изменены. Не так ли? И это – уже совершенно другой аспект. Учитывает ли это Оптимум? Я далеко не уверена. Зато я совершенно уверена в том, что меня Оптимум видит совсем не такой, какая я есть, и здесь его настойчивые указания только вредят. Он не выявляет во мне «меня», как это обещано в методичке, а лишь подгоняет нестандартную форму к определенным параметрам. Аккуратно и почти незаметно обтачивает заготовку. Он просто встраивает меня в свой психосоциальный конструкт.
Или я опять чего-то не понимаю?
Так я провожу на скамейке почти два часа. Воздух холоден, уже ощущается в нем веяние зимы. Начинает накрапывать, сквер погружается в дождевой рыхлый туман. Мысли у меня расползаются, я чувствую, что замерзаю – поднимаюсь и, нахохлившись, надернув на голову капюшон, бреду прочь от школы.
Домой, домой…
А куда еще мне идти?