Кончилось это тем, что когда Тензор примерно через неделю вызвал меня к доске, я позорно поплыл: никак не мог допереть, что делать с обычной расходящейся функцией. Минут десять, наверное, мекал и бекал, пока наконец не сообразил, как ее можно свернуть. В результате получил от Тензора скудный трояк и жестокий, унизительный выговор, чего уже давно не было.
Это меня несколько отрезвило. Слушая потом, как бодро и уверенно барабанит у доски Лекса, как у него решения отскакивают от зубов, я задал себе элементарный вопрос: а что, собственно, произошло? Почему я впал в такое муторное состояние? Да, конечно, Осу я потерял, это факт, но ведь это вовсе не означает, что жизнь закончилась. Трудно? Разумеется, трудно. Больно? Разумеется, больно, так что временами просто невозможно вздохнуть. Однако станет ли лучше, если я окончательно утону?
В общем, на следующее утро я встал без четверти семь, натянул треники, зашнуровал кроссовки и затрусил по знакомой дорожке в парк, постепенно наращивая темп и стараясь, чтоб в голове не было ни единой мысли.
Уже чувствовалось наступление осени: асфальт испятнала листва, кусты и деревья по сторонам были обметаны желтизной, воздух, будто с крупинками льда, плавился в горле и затем легким прозрачным паром срывался с губ. А на повороте к главной аллее, когда от невнятного приступа боли я все же прикрыл глаза, на меня натолкнулась девушка, выбежавшая с боковой тропинки.
Видимо, не успела притормозить.
Я-то, ничего тогда не видя, проламывался вперед, как танк.
– Привет!
– Привет…
Это была Генриетта.
Она, как я помнил, сидела за одной партой с Осой.
Почему-то я нисколько не удивился.
– Тоже бегаешь?
– Да…
– Что-то я тебя раньше не видел.
– А мне Оптимум расписание изменил. Были среда и суббота. Вдруг со вчерашнего дня поставил – вторник и пятница.
– Ага! – сказал я.
– Ага!.. Ну что, бежим вместе?
– Бежим.
На всякий случай я запросил прогноз. Оптимум вроде бы не возражал.
– Ты только не торопись. А то я за тобой не успею.
Мы добежали до памятника, который как бы благословил нас бронзовой, вытянутой вперед рукой, а оттуда пошли тропинками вдоль пруда, чтобы успокоить дыхание. На узких местах я пропускал Гетту вперед и наблюдал, как она от спортивной, напряженной ходьбы постепенно возвращается к расслабленно-женской.
Фигура у нее была – вполне ничего.
Так это Оптимум, значит?
Ну ладно.
Пусть так.
Б
– А когда?
– Это последняя пара…
– Ну давай я на большой перемене тебя подтяну. Что там у вас за тема?
– Кубические уравнения…
– Ерунда!
Гетта аж, как при молитве, сложила перед грудью ладони.
– Ой, пожалуйста!.. Темчик!.. За это – хоть что!.. Знаешь, я так боюсь, так боюсь…
Грудь у нее тоже была ничего. Стоя дома, под душем, я вдруг послал Оптимуму уже конкретный запрос и буквально через мгновение зеленоватыми строчками всплыла межличностная развертка. Генетическая совместимость – семьдесят три процента (нормально), сексуальная совместимость – семьдесят пять процентов (оп-ля!), психологическая совместимость – шестьдесят девять процентов (тоже нормально) и социальная совместимость – представьте – восемьдесят один процент.
А главное, главное – с моего рейтинга исчез красный флажок. Правда, зеленый, острием вверх, указывающий на возрастание, пока еще не появился, но зато – тут я прямо-таки ошалел – Оптимум дал нам добро на сексуальные отношения.
Вот это да!
До окончания школы – редчайший случай. По слухам, на все наши десятые классы такое разрешение получили лишь пять или шесть пар.
От удивления я даже открыл глаза, куда немедленно затекла вода.
Я затряс головой.
А как же Оса?
– Нет, – сказал я.
Потом сказал:
– Да.
Потом снова:
– Нет.
Глаза от воды щипало.
Шумела вода.
Лампочка светила теперь как минимум в двести ватт…
На большой перемене мы с Геттой устроились в библиотеке, и я разложил ей по полочкам весь предстоящий урок.
От Гетты исходил некий жар. Она тоже получила от Оптимума соответствующее уведомление. Случайные прикосновения нас обжигали. По-моему, Гетта ничего в моих объяснениях не поняла. А у меня пару раз, как от затекшей воды, вдруг защипало глаза.
Однако я сморгнул, и это прошло.
В данном случае наши цели просты и понятны всем. Мы назначили этот референдум, потому что хотим, чтобы наша страна была современной, высокотехнологичной страной, чтобы она шла в ногу с эпохой и, если получится, даже немного опережала ее.