Фузеи и Карамультуки

Как всегда в период неопределенности и стагнации общественной жизни в России во весь рост поднимается колосс ее могучей литературы. Еще не так давно, каких-нибудь лет 20 назад, когда все были увлечены перекройкой социума, литература съежилась до совсем смешной вещи вроде детского шарика. Людям, рвущимся к власти и заколачивающим немыслимые бабки, трудно было представить, что какой-нибудь деревенщик с кафедры «Нового мира» мог решать вопрос, течь или не течь на юг северным рекам! Но так действительно было… Сегодня униженная коммерциализированная литература начинает понемногу подниматься с колен, поводить плечами, и оказывается, что это еще о-хо-хо какой молодец. Иными словами, величие русской литературы никуда не делось. Оно просто слегка отсыпалось, как тот Илья Муромец. Величие же это состоит в том, что русская литература не имеет ничего общего с реализмом (чему бы там нас не учили в школе!) Реализм – у других, это Золя, это какой-нибудь Бальзак, которых сейчас читать почти невоз– можно. Попробуйте открыть в зрелом возрасте произведение практически любого европейского современника Лермонтова – через страницу отлóжите… Однако же «Герой нашего времени» и сегодня бестселлер. Более того, вся русская литература (да не обидится на меня тень Федора Михайловича) вышла все-таки не столько из «Шинели» Гоголя, сколько из шинелей Грушницкого и Печорина.

Эти два антигероя, противостоящие друг другу, сквозной линией проходят через всю русскую прозу вплоть до нынешнего дня. Все ключевые действующие лица главнейших произведений – антигерои. Князь Мышкин? Антигерой бесспорно, также как Рогожин и Ганя Иволгин. Болконский? Антигерой, также как Безухов, также как Каренина… А шолоховский Мелехов? А булгаковский Мастер? Все, все – антигерои!

Почему? Да потому что главный оператор русского литературного пространства – маргинал и асоциал, противостоящий реальности. Большая русская литература другими не занимается. Антигерои же со времен архетипических Печорина и Грушницкого делятся на гламурных демонов и трагических пошляков. Согласитесь, что в этой вилке схвачена некая пронзительная суть последней правды, какой-то невыразимый болезненный нерв… Демон и дурак в их диалектике – вот тайна русской литературы.

Последнее время демон и дурак вновь вышли на арену словесности. К сожалению, этот выход произошел не через наиболее известных сегодняшних авторов, а, так сказать, по каналам периферийным и подвергнутым серьезной критике. Так, как вытирали ноги о книжку Минаева «Духless», мало никому не покажется. «Проект администрации» – самое доброжелательное из проклятий в его адрес. А между тем, книжка-то не простая, удивительным образом представляющая собой комиксовый ремейк с некоторых тем русской классики. Главный персонаж – гламурный люмпен, постмодернистская версия современного Печорина, окруженного совершенно безнадежными Грушницкими.

Впрочем, гораздо более талантливо тема современного антигероя развита в трилогии Кирилла Шелестова, представляющей собой явную антитезу к олигархофильским «Большой пайке» и «Редким землям» (последние, кстати, пропитаны грубым и позорным «реализмом», вторгающимся в русскую литературу из внешних сумерек).

Доблесть современного молодого антигероя – как и сто лет назад – в отказе поклониться господствующим ценностям (в нашем случае религии Мамоны). Антигерой – снова демонический праведник, Байрон с русской душой, но уже в XXI веке.

Итак, можно констатировать, опираясь хотя бы даже на эти скромные, но обнадеживающие ростки, что ни 70 лет партбюрократии, ни 20 лет партолигархии, не смогли перебить паттерны, сложившиеся в эпоху позднего крепостничества и Большой кавказской войны. Дуэль антигероев на склоне Машука продолжается. Слава Богу, жива Россия!..

Битва народов

«КОМПАНИЯ». № 469. 25.05.2007

18 июня, 192 года назад, началась самая великая битва современности, в которой участвовали почти все ведущие силы тогдашнего мирового сообщества.

Она получила название «Битва народов», хотя на самом деле это в гораздо большей степени было «столкновение цивилизаций» – за два столетия до того, как о подобных вещах неубедительно заговорили американские профессора. Ватерлоо! Когда мы говорим о «самой великой» – это не метафора. Сражение между Наполеоном, собравшим последние силы истощенной Франции, и всей остальной Европой было важнее любой битвы Второй Мировой войны. Прежде всего, потому, что в ’39–45 гг. ни одна победа и ни одно поражение сами по себе не предопределяли судьбы германского Райха и его фюрера: это судьба была очевидной и неотвратимой с самого начала. Исход же Ватерлоо мог изменить судьбу мировой цивилизации, поменять лицо современности.