GA 275. Искусство в свете мудрости мистерий

Оставаясь в повседневном бытии, человек может, не без последствий выполнить то, что мы могли бы назвать: «я», — как мы это описали вчера, — погружается в астральное тело. То, что предпринимает человек, погружаясь с «я» в астральное тело правильным образом, так что погружаться вниз, значит окунуться в Божественный мир, — это как раз и есть прохождение через инициацию. Однако образ этого дается нам в событиях, которые подступают к нам благодаря музыкальным творениям. Когда человек предаётся созданию или восприятию музыкальных произведений, он отчуждается от своего «я». Он оттесняет это «я» назад, но он как бы передает его всем тем Божественно–духовным силам, которые будут работать в его астральном теле, когда он поднимется до состояния Юпитера.

Обдумайте, как мы теперь приступаем к рассмотрению музыкального художественного творчества, которое связывает нас с будущим человечества. Это, можно сказать, почти нескромно, высказывать то, что музыкальное художественное творчество на самом деле призывает к тому, чтобы всё больше и больше совершенствоваться в мире, чтобы всё больше и больше углубляться в мир. То, что как музыкально–художественное творчество уже вступило в наш мировой порядок, есть более или менее всего лишь попытки, несмотря на всё великое, на всё гениальное в этом музыкально–художественном творчестве. Это всего лишь пробы чего–то бесконечно более значительного в музыкально–художественном творчестве будущего. И это музыкально–художественное творчество будущего можно ощутить как побуждение, значительное побуждение, если только люди решаться на то, чтобы познакомиться с характером внутренней природы тропы инициации.

Если когда–нибудь то, что может быть описано в связи с тропой посвящения, будет переживаться людьми не так, как сегодня, но будет переживаться так, что человек при описании того, что должна тут пережить душа, испытает и восторг и тяжёлое разочарование, если это станет цельным переживанием, которое человек, читая, может испытать относительно тропы посвящения, тогда душа человека может быть впервые потрясена фактом своего участия в судьбах всех существ, которые во вне–человеческом бытии участвуют в событиях Космоса; душа человека будет переживать потрясения, лишения и избавления, которые подвигнут душу к тому, чтобы в сочетании звуков, тонов выразить то, что можно пережить при описании тропы посвящения. Если в будущем появятся люди, которые будут ощущать описания тропы посвящения, которые будут чувствовать, что возможны интенсивные переживания благодаря тому, что по видимости кажется выступающей навстречу абстракцией, чувствовать, что возможны переживания, гораздо более интенсивные, нежели имеются в наших внешних физических переживаниях. Тогда для натур, кто может ощутить в их истинности те вещи, которые описываются в связи с тропой посвящения, может наступить момент, когда они скажут себе: теперь я чувствую; то, что я теперь переживаю, связывает меня не с природой, внутри которой я нахожусь, будучи на земном шаре, но с тем, что ткёт и живёт в Космосе. О! я могу всё это не просто переживать, я мог бы это спеть, я мог бы об этом написать музыку!

В том, что может быть так описано, мы имеем указание на то, чем должна стать для человека духовная наука, ибо духовная наука должна живо побуждать человеческую душу, должна быть не только теорией, не только познанием, не только знанием. Духовная наука должна жить в душе, охватывать все силы в душе, должна делать из человека другое существо. В соответствие с ней человек должен сделать из себя самого другое существо, если он предаётся духовной науке.

В древности, можно сказать, ещё у древних греков, были солнечные люди, там ещё было атавистическое ясновидение, которое приводило людей к тому, чтобы отстранить от себя всё астральное существо и всё «я» — существо, чтобы в человеческом существе выражались только те законы, которые были впервые созданы в древнем сатурническом и солнечном бытии. Вследствие этого возникла греческая скульптура, те греческие скульптуры, которые, как произведения искусства действительно стоят перед нами так, как должен был бы духовно стоять перед нами солнечный человек, если мы понимаем его, как содержащего лишь физического человека с жизненным эфирным внутри, и ещё не содержащим астрального. Да, Венеру Милосскую, созданную греческим искусством мы можем рассматривать как некую стоящую перед нами персонификацию целомудренного, непорочного существа, поскольку порочность, отсутствие целомудрия, возможно лишь в астральном теле, во всём том, чем как порывами и вожделениями проникнуто астральное тело. В эфирном теле порочность, отсутствие целомудрия, ещё невозможно. Таково было наследие Божеств, которое совместно получили люди; то, что они стали предрасположены к тому, чтобы создавать такое искусство. Эта форма сопереживания лишь в эфирном и физическом телах, помимо «я» и астрального тела была утеряна людьми.