GA 283. Сущность музыкального переживания тона в человеке

Музыка издавна казалась тем умам, которые стремились несколько глубже проникнуть в сущность вещей, чем–то совсем особенным. Для них музыка постоянно занимала особенное положение внутри мира искусств. Попробуем стать на точку зрения Шопенгауэра. В своем сочинении «Мир как воля и представление» он говорит об искусствах, как о некоем роде познания, которое более непосредственно вводит человека в Божественное, чем это возможно для познания рассудком. Этот взгляд Шопенгауэра связан с его воззрением на мир, на все, что нас окружает, как на всего лишь человеческое представление, некое отражение чего–то. Это отражение появляется только потому, что вещи окружающего мира вызывают во внешних чувствах человека представления, и через это человек встречает во взаимоотношения с вещами внешнего мира. О том, что не может произвести никакого впечатления на внешние чувства человека, он не в состоянии знать ничего. В переводе на язык физиологии Шопенгауэр говорит о специфичности ощущений внешних чувств. Глаз может воспринимать только световые ощущения, ко всем же прочим впечатлениям он остается нечувствительным; он может воспринимать только то, что есть свет; и равным образом слух может воспринимать только ощущения звуков и т. д. Все, что человек наблюдает вокруг себя как свой мир, оказывается _ согласно воззрению Шопенгауэра _ своего рода Фата—Морганой, неким отражением окружения человека, вызываемым самой человеческой душой.

Однако, говорит Шопенгауэр, существует возможность проникнуть за эти представления. Есть одна вещь, для восприятия которой человек не нуждается ни в каком воздействии извне, и это есть сам человек. Все внешнее есть для человека всегда изменчивая, непосредственная Фата—Моргана. Только одно наблюдаем мы как неизменное и всегда остающееся тем же самим в нас, — это мы сами. Это есть наша воля; в ней мы воспринимаем самих себя и не требуется никакого окольного пути извне для того, что бы воспринять её воздействия на нас. Когда мы совершаем какое–либо действие во внешнем мире, оказываем на него свое воздействие, тогда мы ощущаем волю, — мы сами суть эта воля; потому мы знаем, что воля действительно есть. Мы знаем это из собственного внутреннего опыта и по аналогии можем заключить, что эта, действующая в нас, воля наличествует и действует также вне нас, — что вне нас должны быть силы, подобные той силе, которая действует внутри нас как воля. И эти силы Шопенгауэр называет мировой волей.

Поставим теперь вопрос: каково происхождение искусства? — Ответ на этот вопрос, данный еще в смысле Шопенгауера, гласит: искусство возникает посредством сочетания той Фата—Морганы, что вне нас, и той, что — в нас; оно возникает благодаря сочетанию их обоих. Когда художник, например, скульптор, хочет создать идеальный образ, скажем, Зевса, и озирается в поисках прообразов, то он не находит ни одного человека, который мог бы быть этим прообразом; но скульптор может охватить своим взором многих людей. Он берет немногое у одного человека, еще немногое у другого и т. д. Он запечатлевает все то могучее, возвышенное, выдающееся, что есть в них, и отсюда образует себе типичный образ Зевса подобный тому, что он несет в себе как идею Зевса. Это есть идея, возникающая в человека, и она может быть достигнута только таким путем, что то, что нам предлагает внешний мир, что к нам подступает извне, в частностях, в раздробленности, сочетается в человеке вместе.

Сопоставим эту мысль Шопенгауэра с той мыслью Гёте, которая находит свое выражение в словах: в мире природы большее значение имеют намерения. Оба, и Шопенгауэр и Гёте, полагают, что в природе существуют намерения, осуществления которых она полностью достигнуть не может, — не может полностью достичь их, по меньшей мере, в отдельных существах и вещах. Художник в своем творчестве стремится постичь эти намерения природы, схватить их и передать в образ. Отсюда становится понятным, когда Гёте говорит, что искусство есть откровение тайных намерений природы, и что художник в своем творчестве являет продолжение творчества природы. Художник воспринимает в себе мир природы, он дает ей воскреснуть в себе и затем выступить из него(в произведениях искусства). Дело обстоит так, как если бы мир природы остался незавершенным, и человеку было дарована возможность довести до конца творение природы. Она находит в нем свое завершение, свое увенчание, — она, так сказать, ликует в нем и в его произведениях.

Таким образом, в человеческой душе заключена способность додумывать до конца то, что было в намерении природы и затем выражать это вовне. Гёте видит в природе великую художницу, которая только не может полностью достичь осуществления её творческих намерений, и они поэтому встают перед нами как некие загадки. Художник, однако, разрешает эти загадки: он есть великий их разгадчик благодаря тому, что он додумывается до конца намерения природы и, исходя изнутри себя, выражает их в своих произведениях.