Габи

Рождение, как оно красиво в момент истины, что все, же жизнь дается, как подарок, тому, кто выстрадал свое явление, еще в утробе матери. Габи лежала в постели, рядом с нею спал ее сын, маленький Вики, который наполнил ее жизнь смыслом. Теперь она не одна, не смотря не на что, рядом с ней самый близкий человек и он, Виктор. Слышно было, как он копошился на кухне, что-то готовил ей на завтрак. Она подняла глаза на окно, сквозь него стремились потоком солнечного тепла, лаской лучи, что связывали ее с внешним миром, с Господом Отцом. Он с любовью посмотрела на малыша, она наконец-то поверила в свое счастье, обрела покой, которого не находил столько лет, если не сказать с самого своего рождения. Малыш неожиданно заплакал, она пощупала рукой пеленку, мокрая. Достала из-под подушки сухую, осторожно присев на кровати, стала пеленать. Она взяла его на руки, стала давать грудь, но он, отворачиваясь, лишь больно кусал сосок, невольно она закричала, – О, Иштенем! (О, Боже! 'O, Istenem…) На крик из кабинета, где отдыхала после ночи, вышла кормилица. Она выглядела уставшей и разбитой, волосы были растрепаны, сорочка в области груди вся мокрая, она, посмотрев на Габи, сказала, – Вот и меня, ваш маленький господин вымучил, ни свет, ни заря начал кричать от голода. Я ему грудь даю, он ее не берет, кусается и плачет. Она вынула грудь из лифа, показала, зло сказала, – Как щенок обглодал. Грудь действительно была в укусах. Габи на нее посмотрела с испугом, боясь, что и ее грудь может быть такой, тогда Гюго, не дай Бог ее бросит. Кормилица подошла, присела на кровать, взяла маленького Вики к своей груди, он ее брал, боясь, что отнимут, молоко стекала по его губам. Габи наблюдала за ними, как приятно наблюдать за единением матери и дитя. А она наблюдала со стороны, словно и не мать. Она вылезла из постели, обула тапочки, чтобы не разозлиться, направилась к окну, стала смотреть на улицу. В комнату с подносом в руке вошел Гюго, он с растерянностью посмотрел на Габи у окна, потом с нежностью посмотрел на кормилицу, та кажется, вжилась в роль материнства, кормление ей доставляло удовольствие. Ее оголенная грудь, колыхалась от его втягивания и чмоканья соска. Кормилица, Анетт, смотрела на малыша, как на своего сына. В этот момент ей Гюго был благодарен. Недовольство во взгляде можно было уловить, лишь Габи, которая с ревностью смотрела на эту грудастую даму, которая к тому, же была и хороша при своих пышущих аппетитом формах, она была симпатична и мила. Гюго не сводил глаз с кормилицы и сына. Габи не сводила глаз с него. Анетт закончила кормление, отняв спящего ребенка от груди, из которой струйками лилось молоко, положила его на кровать, чмокнув в щечку. Она произвольно по привычке обтерла грудь рукой, поправив ее формы подтянув подвязки, натянула лиф нижней сорочки, при этом улыбнувшись, направляя взгляд на Гюго, сказала, – Хуже мужика дерет грудь. Но и то и это приятно. Гюго с пониманием улыбнулся, в шутку сказал, – Не пробовал, не знаю. Она засмеялась, тогда, как Габи была раздражительна, нервничая, вслух сказала, – Все, нам Ваши услуги более не нужны. Я посмотрела со стороны, теперь, думаю, что сама смогу кормить своего сына. Гюго смотрел, то на одну, то на другую, не понимая, что здесь произошло в его отсутствие. Он поспешил сказать, – Дорогая! Ты ослабла, пару дней, нам просто необходимо принять услуги, Мадам Анетт. Ребенок, только, что родился, ему необходимо привыкнуть к новым условиям жизни. Габи зло сверкнула на него, своими черными глазами. Анетт, кажется, поняла, что происходит между ними. Габи ее приревновала, как к сыну, так и к мужчине. Она с иронией посмотрела на Габи, сказала, – Нет, так нет! Обращаясь к Гюго, делая абсолютное безразличие, добавила, – Месье знает, где меня найти. Это на всякий случай, если у молодой мадам пропадет молоко. Во мне молока хватит на всех и на мужиков и на детей. Зло посмотрела на Габи, протянула руку Гюго, то понял, что с ней надо расплатиться. Бросил несколько золотых в ее ладонь, та ее, замкнув в кулак, сказала, – А, вы, Месье мне нравитесь! Щедрый! Тут, же отвернулась, направилась к выходу. Гюго все, еще с подносом в руке пошел ее проводить. На выходе она посмотрела многозначительно на него, взяла с подноса булочку и ушла, хлопнув сильно дверью, отчего всем телом вздрогнула Габи, стоящая вся на нервах. Она резко сказала вошедшему Гюго, – Я в моем доме не хочу видеть никаких женщин. Воспитание сына, только мое дело. Немного успокоившись, глядя, на так ничего не понимающего Гюго, выдавила, – Нашего сына! Если, я для Вас, как вы говорили, Месье – единственная, так не зовите в дом больше никого. Он пожал плечами, поставил поднос на кровать, на котором осталась одна булочка и кофе, подошел к ней, начал целовать, прижимая ее к себе, он чувствовал ее волнение, ее упругую грудь, которая была в молоке. Он начал ее целовать все ниже и ниже, отстранив лиф сорочки, сбросил ее с нее на пол, взял грудь, от которой не мог оторваться, сказал, – Теперь и я попробовал. Вкусно! Ее глаза горели от страсти, она сказала, – Чем, я хуже той грудастой бабы. Гюго сказал, – Лучше! Ты – Богиня. МАТЬ! Он ее брал неистово.