Габи

Лагори недолго прожил на улице Фельянтинок. Он был замкнут, не многословен, жил, как «человек – невидимка». Дни для него были вечностью, он ждал всепрощения Императора в день свадьбы. Тот, должен был, вот– вот, вступить в брак с эрцгерцогиней Мари-Луизой. Жизнь была наполнена радужным настроением и оптимизмом, поэтому, ему Лагори, давался шанс, все, же впасть в милость, и он был уверен в том, что Император простит своего первого консула. Так и случилось. Генерал Лагори вышел в свет из домашней ссылки. Но, как оказалось ненадолго. Тот день вплывает, как стоп – кадр. Шел снег, он, Гюго, играл с мальчишками в снежки. Их, лишь на миг отвлек от забавы стук колес приближающейся кареты. Через несколько минут, вдруг, раздался дикий вопль Клодин, прислуги. Она била кулаками двоих жандармов, пытаясь защитить Лагори, что потупив взор, беспрекословно шел к карете. Выбежавшая за ним, в стеганом домашнем халате, с растрепанными волосами, Софи, белугой плакала навзрыд, молила его отпустить. Только тогда он и братья поняли, что значит для матери, зануда, Лагори, что втайне от матери читал им нотации, учил, как жить. Лагори заточили в башню Венсенского замка. Так оборвались детские игры. Растормошились чувства – любви и ненависти в столь юных душах.

Именно тогда Виктор стал писать стихи, впрочем, как и его братья. Таким образом, отвлекаясь от безысходности жизни, в которой не было праздников. Протестуя, ища ответы на вопросы. Детство – отрочество оттиском ложилось на белый лист, а также и откровения самому себе, вот в таком, же саду, сидя на скамейке, он давал себе слово, непременно стать знаменитым, известным.

Помнится, в сентябре 1819 года, след в след, идя за громко гласным, умеющим держать событие на острие пера, Шатобрианом, он, Виктор Гюго дерзнул написать оду «Участь Вандеи», таким образом, поклоняясь кумиру. Абель не преминул напечатать в одной из типографий, уговорив своего приятеля помочь брату и разыграть козырную карту. Это дало шанс им, братьям Гюго, быть в центре событий, привлекая к себе внимание. В Париже только и разговоров было, что о юном Гюго. И именно тогда, следила за взлетом Виктора, Адель, что втайне восхищалась его творчеством. Он вспомнил, как сидя в парке под каштанами, они открылись друг другу, наивно и искренне, признавшись, что единственным секретом является любовь. Адель, сказала, что любит Виктора, а он, краснея по уши, признался, что, уже несколько лет любит ее, еще с тех детских лет, когда они играли в монастыре.

…Он оглянулся по сторонам, выйдя из забытья, из далекого прошлого, с надрывом в голосе произнес, – Где, ты, та, моя милая, Адель? Почему с нами сейчас такое происходит? Кто в этом виноват? Так и не дав ответа, он смахнул скупую слезу, в груди защемило. Он схватился рукой за область сердца, оно внутри стучало, как-то совсем медленно, словно висело на гелиевой нити, потом, вдруг, стало прыгать, словно шарик из стороны в сторону. Грудь ощущала его болевые удары. В голове стучало: Адель, Адель, Адель…

Вспомнились его, же слова, сказанные в порыве искренности Пьеру Фуше, в том далеком августе 1821 года. То была клятва, сказанная им вслух: Какого бы ни было будущего, не смотря ни на какие события, мы с Адель, не станем терять надежды, ведь она – нравственная сила. Я обещаю, что мы найдем свой путь и сделаем всё, чтобы достичь счастья, не попирая достоинства, а с благородством. Даже, если нас, постигнут – беды, неудачи, будем полагать, что этого захотел Господь…

Гюго, сейчас, прокрутив всё это в голове, поднимая глаза ввысь, прошептал, – Господи! За что? Чего, Ты хочешь от меня? За что мучаешь и меня и Адель с детьми? Каюсь, я – грешен! Прости! Неужели, ты караешь меня, за то, что я не был окрещен, я этого не знал. Прости за ложь, что отец сказал, будто бы меня крестил в Италии. Прости нас, Господь! Твой храм во мне! Он ударил в грудь. С вновь набежавшей слезой, с покаянием добавил, – Я частый гость в твоем храме. Прости, если можешь простить, грешника! Прими моё раскаяние. Он заплакал. Глупый вопрос промелькнул внезапно: С чего начались разрушения их брака? Ответ он вытаскивал, как занозу, с болью, припоминая мелочи…

ХХХVIII. ТОНКАЯ НИТЬ С ПРОШЛЫМ

Адель стояла молча у окна, смотрела вдаль в сад. Она напрягала память, как могло всё рухнуть в одночасье, словно карточный домик, ее жизнь пала к ногам и стала никчёмной, даже в ее глазах, память тревожно напоминала о себе.

Как никогда 1829 г. и 1830 г. у Гюго прошел в полном шквале работ, с утра до вечера, порой до утра, он писал, корректировал, бежал в театр, к издателям…