Габсбурги. Власть над миром

Чтобы восполнить отсутствие венгров, чехов и итальянцев, парад народов было решено сделать как можно более многочисленным. Около 8000 человек прошагали по Рингштрассе мимо императора, который три часа стоял под огромным балдахином в виде короны Рудольфа II. Для юбилейного парада были разработаны особые национальные костюмы, которые зачастую имели мало общего с тем, что на самом деле носили люди, хотя группу, представлявшую Вену, возглавляли господа в цилиндрах и фраках. Следом шагали, согласно описанию очевидца, «штирийцы в лоденских сюртуках и шляпах с зелеными лентами, южнотирольские стрелки в серых жакетах, русины и несколько польских евреев в кафтанах и бархатных кипах». Заметной особенностью парада было непропорционально большое число участников из беднейших областей империи. Бедняки из Буковины, Далмации и Галиции тысячами ехали поучаствовать в параде за жалкую плату, причем многие были одеты практически в лохмотья. «Деревенская простота как зрелище для горожан» — таков был вердикт ведущей социалистической газеты[489].

В целом юбилейные торжества современники оценили как успешные: 300 000 зрителей, выстроившихся вдоль Рингштрассе, ни одного серьезного инцидента и «очевидно растроганный» император. Но, писала либеральная газета Neue Freie Presse, парадом все и ограничилось, и какофония разноязычной речи его участников только подчеркивала их взаимное непонимание. Кроме языкового барьера слишком бросался в глаза и резко разнившийся уровень развития народов. Иные наблюдатели испытали потрясение от вида неотесанных представителей беднейших краев империи, которые, как отмечал один репортер, пугали детей своими обветренными и безобразными лицами. Архитектору Адольфу Лоосу показалось, что он стал свидетелем нашествия варварских племен из Средневековья[490].

Юбилей (при всем одобрении, которое он получил) стал двойным провалом. Мало того, что пересказ габсбургской истории вызвал бойкот со стороны чехов, венгров и итальянцев, парад народов тоже лишь подчеркнул различия, разобщенность и культурную иерархию. Известно, что после шествия в парке Пратер, где находился лагерь участников, начались ссоры и драки между национальными делегациями[491]. И все же, двигаясь мимо императорской трибуны, выстроенной у стен Хофбурга, шествующие приветствовали монарха. В конечном итоге лишь его фигура могла быть предметом их верности.

Император старился вместе со своим царствованием. К 1870 г. волосы у него стали редеть, а в усах появилась седина. Еще за десятилетие усы побелели, а голова полностью облысела. Следующие 35 лет, если не считать все большего числа морщин вокруг глаз, он уже не менялся, словно был неподвластен времени. Появляясь на публике, он всегда говорил одно и то же: «Все было прекрасно. Нам понравилось». Костюм его тоже редко менялся: военный мундир и красные кавалерийские рейтузы. Но изображали его чаще всего «императором-миротворцем», на том основании, что после 1866 г. империя не участвовала ни в каких войнах. Рука об руку с миролюбием шли набожность императора и его усердное исполнение освященных веками католических обрядов. Пастырское послание католических иерархов Цислейтании описывало императора как пример «верности истине… добросовестного исполнения религиозных обязанностей… и самоотверженного терпения»[492].

Трагедии, по пятам преследовавшие Франца Иосифа, в том числе насильственные смерти его брата, сына и жены, создали императору еще один образ — «мужа скорбей». По определению одной популярной биографии, он был «из тех страдающих душ, кому выпали самые суровые испытания». Но, несмотря на все бедствия, он оставался «могучим утесом посреди бушующих волн», правителем, неизменно пекущимся о нуждах народа, ночи напролет проводящим за работой, чтобы его подданные могли спокойно спать. Личные несчастья Франца Иосифа и бремя государственных забот даже сравнивали с терновым венцом Христа, как бы утверждая, что император — не только правитель своих народов, но и искупитель их грехов[493].

О достоинствах личности Франца Иосифа рассказывала череда рассчитанных на широкого читателя изданий, выходивших под заглавиями вроде «Наш император», «Ура, Габсбург» и «Радостные дни Австрии». Печатались такие опусы не только на немецком, но и на большинстве языков империи. Образ императора также тиражировался в виде гипсовых бюстов, на пепельницах и на кухонных передниках. Власти пытались регулировать торговлю портретами монарха, запретив помещать их на резиновых мячах. Самый показательный случай произошел в 1908 г.: некий предприимчивый торговец распродал тогда среди галицийских поляков и русинов сотни тысяч дешевых переводных картинок с портретом императора. Когда покупатели наклеили их на свои окна, вечерами на улицах городов и сел сияло множество одинаковых портретов Франца Иосифа[494].