Гадалка для холостяка

У меня язык не поворачивается назвать его своим парнем: во-первых, он не выглядит как парень, во-вторых, на моём языке образовался мозоль от того, насколько бесконечно много я называла его по имени-отчеству, ну а, в-третьих, наши с ним непонятные отношения сложно назвать отношениями между парнем и девушкой.

Миронов сидит напротив и разговаривает по телефону. Я не то, чтобы подслушиваю, но не услышать слов, которые исходят из его рта, можно только если закрыть уши. И если Миронова все устраивает, и он не вышел переговорить, скажем, на улицу или в туалет, значит я имею права слушать.

Он говорит о каких-то поставках и переналадках. Я ничего не понимаю кроме того, что это не связано с преподавательской деятельностью.

Я не знаю о нем ничего. Ничего.

Но не сложно понять, что на такие квартиру, машину и стильные шмотки с зарплатой доцента не заработаешь.

Я очень нервничаю. Очень. Потому что в своих джинсах с масшопа и водолазке я не подхожу ему как меня не крути.

Я даже не умею вести себя в обществе и в этом самом кафе: не знаю, куда деть руки и как правильно есть. Я ни разу не была в кафе. За четыре года проживания в Москве я как посетитель ни разу не была в кафе. Тем более с мужчиной. У меня на это не было времени и материальной возможности.

И это мой недостаток, который нас отбрасывает друг от друга.

Это же неправильно глазеть по сторонам как дикарка и рассматривать посетителей, высокие потолки с деревянными балками и думать о том, что недоеденную нами еду было бы неплохо упаковать в контейнер и забрать с собой, потому что дома у меня некормленый кот?

Приличные, воспитанные леди о таком не думают.

Миронов взмахивает рукой и переворачивает болтающийся на запястье браслет часов циферблатом к себе. Смотрит на время.

— Минут через 40 буду, — говорит собеседнику в трубке и смотрит при этом на меня.

Я делаю вид, что не слышала, и гуляю по залитому солнцем помещению глазами.

Через 40 минут ему где-то нужно будет быть…

Я не то, чтобы огорчена… я… не знаю.

Я не знаю, что происходит, потому что всё это странно.

В институте разговаривать с Мироновым гораздо легче. Там наша общая территория. Там есть правила поведения, там я — Яна Решетникова, а он — Илья Иванович.

Здесь же…

Здесь мы Илья и Яна.

И это пугающе странно. Я не могу назвать его Ильей вслух. Не могу при всем том, что сама пожираю его, когда мы целуемся.

Я словно отключаюсь, когда его губы на моих, и забываю про все. Когда это произошло? Как это произошло, что мой ненавистный преподаватель вдруг стал кем-то особенным?

Наше безумство сложно назвать отношениями, потому что их нет в принципе. Игра во влюбленную пару перед Аглаей Рудольфовной переросла в жизнь, но по ощущениям наши отношения всё так же остаются игрой. Только в более расширенных границах.

Я не знаю, что мне можно, а что нельзя. Я никогда сама не возьму его за руку и не спрошу первая о чем бы то ни было.

Но я не претендую ни на что.

Возможно, у Миронова такое же помутнее рассудка из-за наших космических поцелуев, и это скоро пройдет.

Я уверена, что это скоро пройдет, потому что Илья сам честно и открыто говорил, что свобода от обязательств — его жизненное кредо.

А для меня он — слишком Илья Иванович, который целуется как божество.

— Извини, — Миронов опускает телефон на стол экраном вниз. Откидывается на спинку диванчика и изучающе делает круг глазами по моему лицу.

Я вновь не знаю куда себя деть.

Я не умею ни флиртовать, ни соблазнить, ни поддерживать беседу, ничего. Я абсолютная деревенщина.

Засовываю под столом руки между коленями и крепко сжимаю их. Стеснение и неловкость — уже давно не про меня, но именно так я сейчас себя ощущаю, когда Илья смотрит на меня по-мужски. Он расслаблен и невозмутим. Уверенный в себе и невыносимо привлекательный.

— Эмм… нам пора, да? — я помню про сорок минут.

Илья складывает руки в замок на столе.

— У нас еще есть время. Торопишься?

Вот. Это оно и есть.

Нам даже поговорить не о чем.

Кроме как бешено целоваться у нас не складывается ни в чем.

— Я? Нет, — поспешно отвечаю.

Возможно, следовало бы сказать — да. Быстрее закончить эту неловкость и забиться дома в подушку, чтобы думать, каким образом все так получилось.

— Ты наелась?

— Что? А, да. Спасибо.

Более чем… обычно этого изобилия блюд на столе нам со Степаном Васильевичем хватило бы на неделю.

Миронов пристально меня разглядывает. Возможно, после сегодняшнего совместного обеда он поймет, что отношения преподаватель — студентка были бы для нас самыми правильными.

— Что тебя беспокоит? — подается вперед, внимательно заглядывая в глаза.

Всё!

Меня беспокоит все!

Я не ранимая барышня, живущая в романтичных мечтах и грёзах. Я прекрасно понимаю, что у нас будущего нет и, собственно, нас тоже нет, но меня беспокоит… волнует то, что я, кажется, в него влюбляюсь.

Я не собиралась в Москве влюбляться.

Влюбленность — это временный пшик, быстро улетучивающийся. Уважения со стороны партнера мне было бы достаточно. Было бы проще.