Гадкий городишко

— Подождите! — закричал он, с трудом продираясь сквозь толпу. — Согласно правилу номер две тысячи четыреста девяносто три, человеку, которого должны сжечь на костре, дают слово!

— Правильно! — закричала Вайолет с левого фланга. — Дайте Жаку слово!

В этот момент Капитан Люсиана встала прямо перед Вайолет и нагнулась так низко, что та чуть не стукнулась головой о блестящий шлем. Вайолет увидела, как накрашенный рот Люсианы растянулся в узенькую щелочку, изображая улыбку.

— Поздно, — сказала она, и кое-кто из стоящих вблизи двери что-то забормотал, соглашаясь с ней. Щелкнув каблуками, Люсиана отступила в сторону, чтобы Вайолет увидела, что произошло. Солнышко переползла через башмаки человека, стоящего ближе всех к тюрьме, а Клаус выглянул из-за плеча мистера Леско, чтобы увидеть, куда смотрят остальные.

На земле лежал с закрытыми глазами Жак, а двое членов Совета Старейшин натягивали на него простыню, как будто укладывали его спать. Но как бы ни хотелось мне написать, что так и было, Жак не спал. Бодлеры действительно явились к тюрьме до того, как жители Г.П.В. сожгли его на костре. Однако они все равно не поспели вовремя.

Глава девятая

На свете не так уж много людей, которые любят сообщать плохие новости, но, с сожалением должен сказать, что именно к их числу относилась миссис Морроу. Едва завидев Бодлеров около Жака, она тут же кинулась к ним, чтобы рассказать подробности.

— Вот погодите, «Дейли пунктилио» узнает об этом, — объявила она с восторгом и махнула розовым рукавом халата в сторону Жака. — Прежде чем графа Омара успели сжечь на костре, его загадочным образом убили в камере!

— Графа Олафа, — машинально поправила Вайолет.

— А-а, так вы наконец признаете, что знаете, кто он такой! — торжествующе воскликнула миссис Морроу.

— Нет, не знаем, — заверил ее Клаус, беря на руки младшую сестру, которая начала тихонько плакать. — Мы знаем только, что он невиновен!

Капитан Люсиана, стуча каблуками, двинулась вперед, прямиком к детям, горожане и Старейшины расступились, чтобы пропустить ее.

— Я думаю, не детское дело обсуждать такие вещи, — сказала она и подняла руки в белых перчатках вверх, чтобы привлечь всеобщее внимание. — Граждане Г.П.В., — торжественно произнесла она, — вчера вечером я заперла Графа Олафа в камере, а когда пришла сегодня утром, то нашла его мертвым. Ключ от тюрьмы один, и он у меня, так что его смерть — тайна.

— Тайна! — в возбуждении повторила миссии Морроу, и стоявшие за ней горожане зашушукались. — Какая захватывающая новость!

— Шоарт! — горестно всхлипнула Солнышко, желая сказать «Мертвый человек — что же тут захватывающего!». Но никто, кроме брата и сестры, ее не слушал.

— Все вы будете рады узнать, что расследовать убийство согласился знаменитый Детектив Дюпен, — продолжала Капитан Люсиана. — Сейчас он там, внутри, осматривает место преступления.

— Знаменитый Детектив Дюпен! — воскликнул мистер Леско. — Подумать только!

— Никогда про такого не слыхала, — сказала стоящая рядом Старейшина.

— Я тоже, — признался мистер Леско, — но не сомневаюсь, что он знаменит.

— Но что произошло? — спросила Вайолет, стараясь не глядеть на белую простыню. — Как его убили? Почему его никто не караулил? Каким образом кто-то проник в камеру, если вы ее заперли?

Люсиана обернулась к Вайолет, и та увидела свое удивленное лицо, отражающееся в блестящем шлеме.

— Повторяю — я считаю не детским делом обсуждать такие вещи. Пусть-ка тот мужчина в комбинезоне отведет их куда-нибудь на детскую площадку.

— Или в центральный район, чтобы выполняли свою работу, — добавил один из Старейшин, качнув вороноподобной шляпой. — Гектор, уведи детей.

— Не торопитесь, — раздался голос из дверей тюрьмы. Голос, который, к моему прискорбию, дети узнали мгновенно. Голос был хриплый, и он был скрипучий, и в нем слышалась зловещая насмешка, как будто говорящий отпустил удачную шутку. Но при звуках этого голоса детям совсем не захотелось смеяться, как смеются после удачной шутки. Этот голос дети узнавали везде, где им приходилось скитаться после смерти родителей. Этот голос снился им в самых неприятных кошмарах. И это был голос Графа Олафа.

С упавшим сердцем, они повернули головы и увидели стоящего в дверях тюрьмы Олафа в новом и, как всегда, нелепом обличье. На нем были: клубный пиджак бирюзового цвета такой яркости, что Бодлеры зажмурились; серебряные брюки, украшенные крохотными зеркальцами, сверкающими на утреннем солнце; громадные темные очки, которые закрывали ему верхнюю часть лица, скрывая одну-единственную бровь и блестящие, блестящие глаза. Он был обут в ярко-зеленые спортивные туфли на желтых молниях и с широкими застежками, которые закрывали татуировку на щиколотке. Но самое неприятное заключалось в том, что на Олафе не было рубашки, а только толстая золотая цепь с жетоном детектива. Перед глазами Бодлеров маячила его бледная волосатая грудь, добавляя к страху оттенок гадливости.