Гагаи том 1

Кондрат нашел его на решетках электростанции, где Геська грелся, и снова привел домой, убеждая, что старуха хотя и страшная с вида, но безвредная.

А второй раз Геська убегал, разобидевшись на Кондрата. Уворовал Геська пару кролей, принес их домой, спрятал в сарае. На тот случай Кондрат нагрянул. Понял, что произошло, задохнулся от негодования.

«Где взял?» — едва выдавил.

Геська потупился.

«Урка ты паразитский! — взвизгнул Кондрат. — Позорить меня удумал?! Перед честным народом позорить?!

И, не помня себя, влепил Геське пощечину.

Потом целую неделю искал Геську. Привез его из Ясногоровки — грязного, успевшего завшиветь. Извинялся: «С досады я. Понимаешь? Совладеть не мог с собой. Уж больно ты меня огорчил, хай тебе всячина. Зараз и пальцем не трону. Токи ж и ты понятие имей...»

Геська и сам уже жалел, что сбежал от Кондрата. Холодными ночами щенком скулил, вспоминая и теплую постель, и сытую еду, и ласковые руки неродной матери. И только гордость не позволяла ему вернуться. Потому и не бежал от Кондрата, когда тот столкнулся с ним нос к носу на привокзальном рынке, дал себя увезти.

Пять лет уже живет Геська в семье Юдиных. И не был он в тягость. Минувший год уж как поприжал, а обошлось. Пригодились Геське прежние навыки, вовсю себя показал. Сусликов начал ловить, приносил колоски. Всей школой ходили они по полям с полотняными сумками. Туда складывали каждый колосок, найденный в стерне. Потом сдавали колхозному кладовщику. А Геська нет-нет, и ухитрялся прятать свою добычу в штанины.

Кондрат нашумел на Геську, запретил это делать.

Потом случилось такое, что еще больше привязало Геську к Кондрату. Однажды притащил Геська домой полную пазуху кукурузных початков.

«Украл?» — строго спросил Кондрат.

Геська сыпанул горсть кукурузных зерен на печку, небрежно сказал;

«А, на станции от этого добра — пакгауз ломится».

Кукуруза запрыгала на чугунных плитах печки, лопаясь и выворачиваясь белопенным нутром. Геська смачно сжевал несколько «баранчиков», протянул Кондрату:

«Попробуй, вкусно...»

Кондрат отказался. Ему хотелось накричать на Геську, чтобы он бросал свои босяцкие привычки, затопать ногами, наконец, взяться за ремень. Но он вовремя спохватился, вспомнив, как реагировал Геська на его пощечину.

«Ворованного не пользую, — хмуро проговорил Кондрат. — От него мне кишки сводит. И тебе кажу: в корень гляди».

Его перебила старуха.

«В том нет греха, коли в дом несет, — глухо проговорила она. Сгребла в подол поджаренные, еще горячие зерна, уселась на свое место в темном углу под образами. И уже оттуда продолжала: — Благодарствуй, что не из дому тащит. Семя-то чужое, порченое...»

И раньше старуха не упускала случая попрекнуть Геську, напомнить о том, что его взяли в дом из милости. Он сносил это. Но всякому терпению приходит конец. Потому и было первым желанием Геськи сейчас же бежать из этого дома, от этого настороженного, всюду преследующего его, холодно мерцающего взгляда старухи. Однако Кондрат опередил его.

«Погодь, — предостерегающе поднял руку. — Я зараз побалакаю с этой «праведницей». — И тотчас взорвался: — Ты что ж это, старая перечница?! Казал, не займай малого?! Казал?! А ты не кидаешь своега? Доколь будешь совать свой нос, куда не просят? — негодуя, продолжал он, пользуясь тем, что на тот случай Ульяны не оказалось дома. — Какой он порченый? А? Сама ты порченая. К богам жмешься, а всю жизнь грешишь, еще и мальца на пакость подбиваешь!»

Старуха ни слова не молви.та. Только смотрела на Кондрата ненавидящим взглядом.

Многое, очень многое понял Геська тогда. Он дал себе слово никогда не брать чужого. И не потому, что вдруг осознал всю неприглядность воровства. Скорее — в отместку старухе...

А теперь Геська и вовсе преобразился. Теперь он — Юдин. Герасим Юдин. И отчество ему записали Кондратьевич. Кое-кто даже сходство находит у Геськи с Кондратом. Такой же Геська низкорослый, как Кондрат, такой же белобрысый...

Стоял Геська у верстака, рубил железо, зажатое в тисках, и временами посматривал на Сережку — не отстать бы. А мастер уже поглядывает на часы. И едва он ударил по буферной тарелке, что означало перерыв в занятиях, Геська сразу к Сережке:

— Сколько отрубил?

Сережка усмехнулся:

— А ты?

— Я — всю железину изрубил.

— И я всю.

— Зато у меня вон как рука сбита, — не без гордости показал Геська следы ушибов. — До крови...

— А я по косточке трахнул, — не мог удержаться Сережка. — Смотри, вспухла.

В последний час занятий ребята выпиливали «ласточкин хвост». Работа для них сложная, кропотливая. Надо так подогнать железные плашки, чтоб просвета не было. Увлеклись и не заметили, как прошло время.

— Бежи, Геська, сдавай инструмент, — сказал Сергей, заслышав сигнал окончания работы. При этом он косил глазом на нос — не вытер ли случайно мазутное пятно, которое, по его мнению, очень было ему к лицу. — А я, — продолжал он озабоченно, — с верстака смету.