Они договорились встретиться у клуба, и Сережка заспешил домой. Конечно, его опечалило то, что теперь лишь вечерами сможет видеться со своим верным другом Геськой. И его тоже волновал предстоящий выход на работу. Однако как бы там ни было, а радость продолжала нести его на своих крыльях. Он и не опомнился, как свернул на улицу, где живут Колесовы. Видно, где-то глубоко в нем теплилась надежда хотя бы издали увидеть Настеньку. Увидеть именно сейчас, когда для полноты счастья ему не хватает лишь этого. Но Сережка заставил себя повернуть назад. Если она не захотела мириться, что ж, у него тоже есть гордость...
Он все дальше уходил от заветной калитки. И почему-то блекла весна и угасала радость.
21
Все благоприятствовало Тимофею в этой поездке: денек выдался тихий, солнечный, перегон оказался свободным до самого Волнова, каждая станция на пути следования поезда звала к себе, завлекала зелеными огнями светофоров. Машина работала безупречно. Тимофей физически ощущал ее мощь, чувствовал, как она повинуется его рукам, будто живое разумное существо.
— Покажем класс?! — крикнул Андрею и весело подмигнул.
Андрей недоумевающе посмотрел на механика, соображая, что бы это значило.
— Жиманем на всю железку?!
— Мы жиманем, а потом нас жиманут, — усмехнулся Андрей, хлопнул форменным картузом по ладони. — Волков бояться — в лес не ходить. Двум смертям не бывать — одной не миновать. Давай, колосник ему в бок!
Кочегар спустился с тендера, спросил Андрея, можно ли подбросить в топку.
— Э, нет, Вашора, — отозвался Андрей. — Придется тебя натаскивать в другой раз. А сейчас... завали-ка ты меня угольком. Сам топить буду.
— Чего скаредничаешь?
Андрей поднял палец, многозначительно сказал:
— Опытно-показательный рейс. Понял? Валяй на свое место уголь подгребать. Да гляди, чтоб не сдуло.
На этом кончились «мероприятия организационного характера». Они отлично понимали, чем все это может кончиться, если что случится в пути. Молча, сосредоточенно делали свое дело.
Тимофей бросил взгляд на манометр, поколдовал над реверсом, и туго поддающийся рычаг регулятора пара вдруг легко скользнул до «пятки» в крайнее левое положение. Полностью открылся большой клапан. Тимофей «попустил» реверс, и локомотив помчался на всех парах. Замелькали за окном паровозной будки телеграфные столбы, посадки, разъезды... Засвистел встречный ветер. Непривычно громко загромыхал состав.
Острый взгляд Тимофея будто ввинчивался в стремительно мчавшуюся к ним даль. Рука лежала на рукоятке общего крана. Знает Тимофей, что в случае опасности, необходимости экстренного торможения и секунда дорога.
— Вижу зеленый! — время от времени нарушал он воцарившееся в паровозной будке молчание.
— Вижу зеленый! — вторил ему Андрей.
Для него эксперименты Тимофея не прошли даром. Сам видел, как при езде на большом клапане увеличивается расход пара. Тут уж нельзя ловить ворон. Потому и держал он под неослабным вниманием манометр, водомерное стекло, топку. То уголь подбрасывает, то шурует пикой спекшийся под разбушевавшимся пламенем жар, прикрывая рукавицей лоснящееся от пота разгоряченное лицо, то добавляет в котел воду.
Красиво работал Андрей, с этакой форсистой удалью.
— Подгорни-ка, Ванюра, уголька! — покрикивал. — Покрути прессмасленку!
Ванюра беспрекословно выполняет указания Андрея. Он, правда, несколько медлительный по своей натуре, этот здоровенный парень, но делает все обстоятельно. И уже не пучит в страхе глаза, когда паровоз, сконцентрировав в себе мощь сотен лошадиных сил, начинает вздрагивать от напряжения. Теперь Вашора лишь пошире расставляет ноги, как моряк на палубе попавшего в шторм корабля. Он тоже «обстрелян» предварительными опытами Тимофея. Наполнил углем совок, пошел, держась за поручни, по боковой площадке к пресс-масленке. Встречный воздушный поток рвал с него тужурку, парусом вздувал ее на спине, силился свалить с ног этого великана.
— Вижу зеленый! — сквозь грохот доносился до Андрея звенящий голос механика.
— Зеленый! — отзывался Андрей.
Они мчались со все более нарастающей скоростью. На закруглениях Тимофей нет-нет и оглядывался назад, на гибкий, вписывающийся в кривую состав. Там, где предусматривалось правилами движения, подавал сигнал, энергично дергая привод гудка. Победный, ликующий крик паровоза разносился далеко окрест. И ему, басовитому, могучему, вторила зазвучавшая в груди Тимофея какая-то по-мальчишечьи беспечная и озорная песня.
Скорость увлекла Тимофея, как разгоряченного, нетерпеливого наездника.
«Ну-ка, на что ты способен? — мысленно вел он разговор со своим стальным конем. — Чем можешь послужить социализму? Докажи этим маловерам и ученым педантам, какая в тебе таится сила, какие возможности...»