Гагаи том 1

Вита ответила, что Артема Ивановича сейчас в райкоме нет и, зная куда он уехал, обещала его разыскать. Она связалась с правлением крутоярской артели. Но туда Громов не приезжал. Вита растерялась. У его жены начались предродовые схватки, а он как сквозь землю провалился. Ведь Кланю Григорьевну, наверное, надо везти в больницу! Вита переговорила с главврачом.

А у Клани снова был приступ не сравнимой ни с чем боли. И хотя он тоже прошел, волнение и страх оставались. У нее шумело в голове. Все окружающее воспринималось как-то странно, отчужденно. Это чувство не проходило и тогда, когда ее вывели из дома, усадили на больничную линейку, повезли. Сначала она думала об Артеме: «Не приехал. Оставил одну...» Но при этом она не ощущала прежней остроты неудовольствия и обиды, будто это ее не трогало. А потом она и вовсе забыла обо всем на свете. Одна-единственная мысль заполнила все ее существо: «Только бы не в пути... Только бы добраться до больницы».

24

Разговор с Тимофеем многое дал Громову. И прежде всего укрепил его в мысли, что начинание Тимофея надо поддержать. Правда, Артем не очень распространялся. Он больше слушал, лишь временами задавал вопросы, уточняя интересовавшие его детали. Ему хотелось быть исключительно объективным. Хотя он верил Тимофею, хотя сам загорелся его поисками новых путей развития транспорта, полагалось выслушать и другую сторону, чье мнение, зафиксированное в материалах следствия, судя по всему, прямо противоположно.

От Тимофея Громов поехал в райком, решив сразу же ознакомиться с делом. Однако его планам не суждено было осуществиться. Взволнованная Вита рассказала о том, что произошло в его отсутствие, и Артем помчался в больницу.

Его провели в кабинет главврача. Дмитрий Саввич поднялся, шагнул ему навстречу.

— Что? Как? — в тревоге заговорил Артем. Пожал руку Дмитрия Саввича, беспокойно заглядывая ему в глаза.

— Мне остается лишь поздравить вас с сыном.

— Благополучно?!

— А почему бы и нет? Там такой гренадер! Четыре сто вес.

— А жена? Жена?!

— Все как и должно быть.

Артем засуетился, готовый уже бежать в палату.

— У меня, Артем Иванович, исключения ни для кого нет, — проговорил Дмитрий Саввич. — К роженицам не пущу.

— Что за разговоры? Должен же я повидать жену, сына.

Дмитрий Саввич вызвал няню, что-то сказал ей, повернулся к Артему:

— Только через дверное стекло.

— Ну и бюрократ же ты! — в сердцах проговорил Громов, достал папиросу. — Ну и бюрократ, — повторил осуждающе.

— Ничего не поделаешь, — развел руками Дмитрий Саввич. — Приходится...

— Да-да, — перебил его Громов. — Знаю. Инфекция и так далее и тому подобное. Прячете за этой ширмой свои черствые души.

Он уже ворчал просто так, как человек, прекрасно понимающий, что не прав, но все еще упорствующий, лишь бы за ним оставалось последнее слово.

Главврача Артем давно знает как превосходного хирурга и хорошего организатора. Не зря он возглавляет районную больницу.

Деятельный, энергичный, внимательный, знающий свое дело, он быстро завоевал авторитет и у сотрудников, и у пациентов. А после того, как поставил на ноги умирающую Елену Пыжову, после еще нескольких случаев, когда Дмитрий Саввич возвращал к жизни, казалось бы, совсем безнадежных больных, о нем заговорили, и все, кто нуждался в медицинской помощи, стремились попасть только к нему.

Дмитрий Саввич невозмутимо покуривал. А Громов, раздавив окурок в пепельнице, заторопился:

— Черт с тобой. Через стекло, так через стекло. Давай халат.

Возвратилась няня с букетом подснежников.

— Эти мне еще отцы, — заговорила, — все на одну колодку.

— Вы о чем, Гуровна? — уже зная, что имеет в виду няня, поинтересовался Дмитрий Саввич.

— Бестолковщина, кажу. Как же, прибег к жене. А с чем? С пустыми руками.

— Схлопотали? — рассмеялся Дмитрий Саввич.

— Да-а. Не додумал...

— То-то и оно! Сказано — мужики. Ему жинка такого богатыря выродила, а он... не догадался хоть маненько порадовать ее. — Гуровна подошла к Громову, протянула ему букетик: — Бери уж, коли сам не сообразил.

— Вот так, уважаемый Артем Иванович, нас, мужиков, учат, — чтобы как-то смягчить не совсем почтительную тираду Гуровны, Дмитрий Саввич по-братски разделил с Громовым ее обвинения.

— Вас коли не обтесывать... — Гуровна разгладила халат на спине у Артема. — Идите уже свиданничать...

Ночь была по-весеннему свежая, звездная. Малейшие звуки отдавались в ней эхом, жили, звенели. Артем бродил по улицам уснувшего поселка, прислушивался к говору ночи — хмельной от охвативших его чувств. Как-то сразу все изменилось, приобрело иное значение. Вот тот живой комочек, который ему показали в больнице, с молочными, лишенными какого-либо выражения глазами, тот пискун с непомерно большим беззубым ртом, со сморщенным, как печеное яблоко, личиком — частица его самого, его сын! Уже одно это пьянило Артема. Он — отец. Шутка ли? Отец!

Но как слаб, как беспомощен этот комочек жизни, его сын. Его надо оградить от случайностей, от болезней, вскормить, вырастить, сделать человеком, хорошим человеком, нужным стране, обществу...