— Ну, что? — торжествовал Андрей. — Еще нужны доказательства? Пожалуйста... Колхозника дом.
— Лаврентий Толмачев живет, — подтвердила Фрося.
— А тут — деповский.
— Афанасия же Глазунова подворье. Бати Ивана вашего.
«Видно, еще та штучка этот Афанасий Глазунов», — подумал Андрей. А вслух сказал:
— Значит, случайно это я все? Да?
— Нет, Андрюшка, ты просто гений! Рассказывай, как это ты? Ну? — заглянула ему в глаза.
...Совсем близко ее губы. Вот они — улыбчивые, полураскрытые, будто чего-то ждущие. Надо лишь слегка наклониться, и можно их поцеловать.
Очевидно, все это прочла Фрося в его глазах. Отстранилась, отпустила его руку, пошла рядом, наклонив голову.
— Я ж говорил... — тихо сказал Андрей, — волшебство...
И что он имел в виду — трудно было понять. То ли отвечал на вопрос, то ли говорил о волшебстве этого чудесного вечера, о волшебстве любви, увлекшей его на своих крыльях.
— А все же? — настаивала Фрося. — Как ты узнавал?
— Хитрая какая, — рассмеялся он. — Сразу все хочешь выпытать.
— Ну и не надо, — рассердилась Фрося.
Тогда Андрей пообещал сказать, но только в другой раз, недвусмысленно намекая на то, что не теряет надежды вскоре встретиться с ней.
— Вот, пожалуйста, тоже колхозник, — рисуясь, указал он на подворье, мимо которого проходили.
— Попал пальцем в небо! — захлопала в ладоши Фрося. — Пальцем в небо! Пальцем в небо! Кондрат Юдин здесь живет. Понятно? Слесарь нашего депо.
— Не может быть, — Андрей недоверчиво посмотрел на Фросю. Нет, она не обманывала. — Одну минутку, — сказал. Закрыл глаза, что-то пошептал. — Все правильно, — снова заговорил. — Совсем недавно ушел из колхоза.
— Он и дня в колхозе не был! — заливалась смехом Фрося. — Эх ты, «факир».
Андрей постоял, подумал, пожал плечами.
— Если так, надо ему памятник ставить. Где у вас главная площадь?
— На солонцах.
— Вот на солонцах и ставить памятник Кондрату Юдину. Из чистой бронзы.
— За что же такая честь?
— И написать: «Человек с чистой рабочей совестью», — продолжал Андрей. — В пример остальным гагаям, работающим на производстве.
— Чем же они хуже Кондрата?
Андрей помолчал, оглянулся.
— Видишь вон ту изгородь? — указал рукой. — Там еще будто кто-то промелькнул. Видишь, из чего она сделана?
— Конечно.
— Теперь скажи, продаются дымогарные трубы, проволока, железный уголок, вагонные доски?.. То-то. Все взято из запаса НКПС. Даже жаровые трубы в дело пустили, к хозяйству приспособили. У них видишь ли, «зенки на лоб лезут», если идут с работы и ничего не волокут.
— А я — как слепая. И на виду все, и не обратила внимания.
— Пригляделось оно тебе, вот и... — Андрей вдруг умолк, шумно втянул носом воздух раз, другой, восхищенно воскликнул: — Ох, как пахнет, колосник ему в бок! — Быстро огляделся. Сладкий цветочный аромат доносился из палисадника, с которым они поравнялись. — Иди, — потихоньку шепнул Фросе, — я сейчас...
Через некоторое время Фрося услышала позади себя топот, крики:
— Лови его! Ах ты негодяй! Каторжник! Погибели на тебя нет!
Придерживая цветы, Андрей догнал Фросю, увлек за собой. Только
в конце улицы они остановились, переглянулись и рассмеялись — озорно, возбужденно.
— На, держи, — Андрей свалил ей на руки свои трофеи. Бесшабашно сказал: — Кажется, спину на проволоке оставил.
Фрося еще пуще расхохоталась.
— И поделом тебе, воришка.
— Не понимаешь ты ничего. Просто вор у вора дубинку спер. Слыхала, как орал? Сам небось уже все депо к себе перетащил. Того ему не жаль. То как должное считает. А у себя несчастного цветка не даст спокойно сорвать. Горло за него готов перегрызть. — Он еще что-то бубнил себе под нос, возмущался. — Да, что там с пиджаком? — вдруг вспомнил. — А ну, глянь.
Фрося похлопала по спине, может быть, сильнее, чем того требовала необходимость.
— Чего ты? — выгнулся Андрей. — Не знала, как отлупить?
— Я же проверяю. В этот раз обошлось.
— Они, воры, все такие. Паразиты... То еще счастье, что не колючей проволокой огородился.
— А жаль, — снова засмеялась Фрося. — Надо бы.
— Вот тебе и на. Из-за нее, можно сказать, пострадал...
— В том-то и дело, что не пострадал. Вообще, как погляжу, многого ты еще, Андрей, не понимаешь. Чем больше жертва ради девушки, тем девушка благодарней и нежней. Запомнил?
— Вот досада. И здесь не повезло. Ну что ему, ворюге, стоило навесить колючую проволоку!
Перебрасываясь шутками, они прошли остаток пути. Дома Фрося поставила цветы в кувшин с водой, передала Андрею картонную коробку с пластинками, и они двинулись назад.
Вечер все так же пах яблоками. И легко дышалось. Необыкновенно мирными, чуть приглушенными, угасающими были вечерние звуки. И это будоражило воображение Андрея.