Гагаи том 1

Она лежала посреди заснеженной дороги, там, где настигла ее пуля. Метрах в двадцати стоял Гришка Пыжов, щелкал затвором, пытаясь извлечь стреляную гильзу из Емелькиного карабина.

20

Подпол в доме Иллариона Чухно добротный — стены кирпичом выложены, подпочвенной воды нет. И все равно по прямому назначению им почти не пришлось пользоваться. Кислый дух солений и сырость, проникающие в комнаты, заставили Иллариона вырыть погреб во дворе. Подпол закрыли и забыли о нем. А теперь вспомнили. Схоронился в нем Илларион, как крот в норе. Лежанку соорудил. Жинка ему перину отдала, ватное стеганое одеяло. Так и сидит там целыми днями в кромешной тьме — затаившись, не подавая голоса. И лишь глубокой ночью поднимается наверх. Выйдет во двор, постоит, где тень погуще, хватая свежий воздух открытым ртом, как выброшенная на берег рыба, и снова прячется в свое убежище. Он и пройтись не решается, боясь наследить или попасть кому-нибудь на глаза...

Еще там, под обстрелом, упав в пыльные травы полосы отчуждения и вдавливаясь вздрагивающим телом в иссушенную землю, Илларион желал одного — исчезнуть, где-то пересидеть это страшное время. Именно тогда, у расстрелянного эшелона, он подумал о том, что от войны нельзя убежать. Она идет по пятам. Продвигается все дальше в глубь страны. Преследует — ненасытная в своем стремлении убивать. От нее можно лишь спрятаться и, пропустив вперед, остаться за пределами страшного буйства огня, метала, человеческой жестокости...

Эта мысль целиком завладела Илларионом. Убедившись в том, что самолет улетел, он забрал свой узел и, не сказав ни слова, ни полслова недавним попутчикам, покинул эшелон.

В Крутой Яр Илларион возвратился ранним утром. Спешил, чтоб проскочить незамеченным. И все же это ему не удалось. На базарной площади уже стояло несколько баб, собравшихся пораньше языки почесать. Проходя мимо них, Илларион услышал грубоватый Мотькин голос: «А этот задрипанный партеец на что надеется?..»

Хорошо запомнил Илларион эти слова. Ему и в самом деле надеяться не на что и не на кого. Жить или нет — зависит от него самого. Сумеет выдержать добровольное затворничество — еще поживет на белом свете. А если нет — на том все и кончится. Вон жинка рассказывает: «Партейцев, кто остался, всех выловили. В Югово отправили. Лишь Недрянко задержался, потому как фрицам стал служить. Да Ленку Пыжову оставили».

«Бабам оно проще, — подумал Илларион. — Подставилась — и лады. Недрянко тоже быстренько смекнул что к чему. Секретаря райкома прикончил. Алешку Матющенко выдал. А я с чем сунусь?.. То-то и оно. Не с чем мне к ним заявляться. Доведется ждать».

Илларион считал, что главное не попасться бы сейчас под горячую руку. А там уж не так опасно. Прут они быстро. Если и дальше так пойдет — скоро войне конец. Тогда покладистей будут...

Много свободного времени у Иллариона. Чего только не передумал, отлеживая бока в своем укрытии. Какие только мысли не приходили в голову.

Однажды к ним в дом пришла Пелагея Колесова. Разговаривает она громко, крикливо. Иллариону в его убежище каждое слово слышно.

«Никак муженек объявился?» — заговорила приветливо.

Илларион сжался в страхе, затаил дыхание. Услышал растерянный голос жены:

«Ды нет... С чего это ты?»

«В аккурат за пришшепками к тебе зашла, — сказала Пелагея, — ан глядь, у самой стирка. Белье мушшинское висит. Я и подумала, не возвернулся ли часом Илларион».

«Не возвернулся, — уж очень поспешно, как показалось Иллариону, ответила его жена. — Завалявшееся простирнула...»

Ночью Илларион тряс жену, злобно шипел:

«Повесила. Глядите, люди добрые: мужа обстирую. Ах ты, дурья твоя башка. Сообразила... — И строго-настрого приказал не стирать его белье. — Краще в грязном пересижу, как жизни лишиться».

Он знал по рассказам жены о гибели Холодова, о казни Алексея Матющенко и его семьи, о том, как Глафира убила своего бывшего мужа Емельку и тут же погибла от руки Гришки Пыжова. За пределами его убежища продолжалась борьба. И сейчас ему меньше чем когда-либо хотелось выбираться на свет божий. Но жена настаивала: «Почему бы не дыхнуть свежим воздухом? — говорила она. — Совсем зачах в своей яме». А Илларион воспринимал это, как желание жены подставить его под удар, отделаться от него.

Тем не менее он решился выйти во двор. И едва не упал, хлебнув весеннего ветра, еще пахнущего талым снегом.

Он неохотно выходил из дому, и то лишь в самую глухую пору ночи. В это время как-то обыденно воспринималось окружающее. Где-то тявкнет собака. С другого конца яра забрешет другая. Промчится поезд... Еще бы услышать пьяную песню загулявших парней, и будет точь-в-точь как раньше, в мирные ночи.

Илларион знает, что все это не так. В темноте крадется война. И нельзя от нее убежать. Можно лишь спрятаться, как спрятался он.

Одну из прогулок прервала стрельба. Черная тень проскользнула в конце сада. Илларион узнал, вернее, ему показалсь, что пробежал Семен Акольцев. Но он не стал раздумывать: так ли это? Поспешил укрыться.