Гагаи том 1

— Игнат Шеховцов, — зашевелил губами. — Тоже бесчинствовал. За колхоз горло драл. Приходил арестовывать. Тачку с Харлашкой катил... Как же я его не засек? Уехал или сховался?

Фамилию Игната Емелька отметил «птичкой». И тут же воскликнул:

— Ага, Глашка! Неверная жена!

Емельян точно знает, что она не эвакуировалась. До последнего дня была в Крутом Яру. А потом исчезла, как сквозь землю провалилась.

— Найду, — процедил Емелька. — Никуда не денешься. Вот уж натешусь. Будешь знать, как от живого мужа бегать, на посмешище выставлять. Теперь уж ничто тебе не поможет. На цепь посажу. Заместо сучки содержать буду...

За Глафирой шел Кондрат Юдин. Емелька даже заерзал на скамье.

— Насмехался, паразит. «Глядите, братцы! — кричал принародно. — То ж Емельку в «рай» повезли!» Ну-ну, — продолжал Емельян, достаточно озлобившийся тем, что упустил Глафиру. — Тебя-то, Кондрашка, уже сегодня хватит кондрашка. — Довольный своим каламбуром, Емелька возбужденно потер руки. — Я тебе такую «стихию» устругну — прямым сообщением к чертям в пекло закатишься.

Он не стал больше листать черный талмуд. Сунул тетрадь в ящик с сапожными гвоздями. Одевался торопливо, уже прикидывая, где и как прихлопнет Кондрата. У порога на вбитом в стенку костыле висел карабин. Емелька сдернул его и вышел из дому. Ему не терпелось разделаться с Кондратом, поставить еще один крест в списке намеченных жертв. Он так увлекся этой мыслью, что и не заметил, как прошел большую часть пути. Уже надо было поворачивать на улицу, где жил Кондрат, но в это время из переулка вышла Глафира. Она почти бежала, не замечая ничего. Платок сбился на затылок. Коронка кос упала, раскрутилась.

Емелька не поверил своим глазам. В первое мгновение он вообще будто остолбенел. Потом в несколько прыжков догнал Глафиру, схватил за косу, намотал ее на руку.

Глафира закричала.

— Объявилась, стерва! — прохрипел у нее над ухом Емелька. Рука его безжалостно тянула вниз. Глафира все больше и больше выгибалась. Наконец у нее подкосились ноги, и она упала. Емелька поволок ее по дороге. Глафира обезумела от боли. Страшный ее вопль, казалось, заполнил весь Яр. Уронив свою ношу, она пыталась схватить мучителя за руку, подтянуться, чтоб хоть на миг ослабить невыносимую боль. Ей удалось подняться, встать на ноги. Но Емелька все так же держал ее за косу, и Глафира покорно пошла за ним. Он вел ее домой, приговаривая: — Иди, иди, блудница. Иди к мужниному порогу, шлюха. Я тебе вычитаю божескую ижицу, беспутная тварь.

Из-за своего плетня им вслед смотрел Лаврентий Толмачев, рассуждал вслух:

— Запорет. Не я буду — изведет бабу.

— Изведет, идолов сморчок, — печально качала головой его жена, выбежавшая из дома на крик. — Эх, нет Евдокима...

— А ты, Галька, помолчь. Помолчь, стерва, — вызверился на нее Лаврентий. — Саму пороть надо.

— Бедная Глаша, — не слушая его, продолжала Галина, — надо же такому горю... — И вдруг всплеснула руками. — А детки?! С ними-то что будет?!

По-разному воспринимали крутоярцы Емелькину расправу. Одни сочувствовали Глафире, печально глядя ей вслед. Некоторые другие поддерживали Емельку, мол, так и должно быть, мол, не тому она жена, кому детей привела, а с кем под венцом стояла, дескать, по христианским законам Емелька ей хозяин и господин. И что пора баб к рукам прибирать, а то Советская власть им воли много дала...

Время от времени Емелька напоминал Глафире, в чьих руках она находится. Теперь Глафира не пыталась освободиться. Она шла, как казалось Емельке, безвольная, подавленная, покорная. И Емелька гоголем выступал рядом с ней, зная, что теперь уж ее судьба крепко зажата в его кулаке.

Нельзя сказать, что, собираясь в Крутой Яр, Глафира не думала об опасности, которой подвергала себя. Она достаточно хорошо представляла, чем все это может кончиться. И она решила быть осторожной, осмотрительной. Но случай рассудил иначе. Сообщение Мотьки так взволновало Глафиру, что она забыла обо всем на свете...

Емелька привел ее в дом. От порога швырнул на пол.

— На четвереньках будешь у меня ходить, — лобно ощерился. — И до вылупков твоих доберусь.

Глафира прислонилась к стене. Рядом стояла сапожная лапа. Глафира глянула на нее, перевела взгляд на Емельяна. А тот снял шапку, бросил ее на скамью и, повернувшись к крюку, стал набрасывать на него ремень карабина.

Глафира не помнила, как сапожная лапа оказалась у нее в руке, как сама она очутилась за спиной у Емельяна, как замахнулась... Ее поразило, что так легко лапа вошла в голову. Емельян повалился на нее. Глафира в ужасе оттолкнула от себя падающее тело, кинулась прочь. В сенях она кого-то задела плечом. Потом бежала по улице. Страх еще сковывал ее движения. Но раскаяния не было. В груди Глафиры ширилось ликование: «Нет больше угрозы. Не тронет детишек. Не доберется до моих горобчиков».

Глафира не слышала грозного окрика, приказа остановиться. И выстрела не слышала, потому что в нее ворвалось что-то черное, мгновенно оборвавшее все нити, связывающие ее с жизнью.