Гагаи том 1

Вскоре после того разговора во двор больницы въехали сани, груженные сеном. Прибыл, как договаривались, фураж лошадям. Возница обменялся с Дмитрием Саввичем паролем, передал ему и позывные, и код. Рация и батареи к ней были хитроумно пристроены к днищу саней.

19

Устроилась Глафира у жены брата. И детишки при ней. Добрая женщина ее невестка. Куском не попрекает. Все бы ничего. Да изболелась Глафира душой: как там Люда? Что с ней? Не выдержала. Собралась в дорогу.

— Только одним глазом гляну — и назад, — сказала.

Кое-какие продукты прихватила — гостинец. Небось обрадуется. А то, может быть, и согласится с ней уйти?..

Ветер выл в степи, мел поземку. Лютовал мороз. А Глафире жарко. Дорога не накатанная. По целине надо пробираться. Снега — по колено.

Торопилась Глафира, словно должна была успеть предотвратить какую-то беду, нависшую над неродной дочерью. Устала, а идти еще далеко. Вот только с байрачком поравнялась. Из байрачка вышла женщина, неся за плечами вязанку сушняка. Еще издали Глафира узнала в ней Мотьку, за которой давно укрепилась слава беспутной женщины и самогонщицы. Глафире не хотелось бы с ней встречаться, но ее снедало желание побыстрее узнать, что там и как в Крутом Яру?

Мотька искренне обрадовалась Глафире.

— Ух ты ж! — воскликнула, вся просияв. — Глашенька! Все такая же красавка. Ну, влюблена в тебя, и край. Завсегда бабам казала: до чего же у Глашки зад крутой. Да будь я мужиком...

— Что ты глупости говоришь, Мотя, — упрекнула ее Глафира. — Время такое, война, а она бог знает о чем.

— Твоя правда, Глашенька. Война, будь она неладна, — как-то угнетенно проговорила Мотька.

Глафира только теперь обратила внимание, как подалась Мотька. Слегка побитое оспой лицо ее даже симпатичным было. А исхудала — все рябинки резче обозначились.

— Голодно в Крутом Яру? — обеспокоенно спросила Глафира.

Мотька поддала вязанку повыше, ответила:

— Кому как... Я вот лапу сосу, а полюбовник мой бывший разъелся, Петро Ремез... Кое-кто из баб за мерку овса кавалерию обслуживает, а по мне уж краше с кобелем переспать, как врага ублажать.

Глафира слушала Мотьку, и ею все больше овладевало беспокойство. А Мотька повернулась к ней:

— Тебя-то какая нелегкая несет в Крутой Яр?

— Да ведь Люда осталась, — не скрывая тревоги, ответила Глафира.

— Падчерица, стало быть, — понимающе кивнула Мотька. — Только вряд ли ты ей теперь поможешь, Глашенька. Пыжов Гришка живет с ней. Полицейский начальник наш.

Глафира растерянно посмотрела на Мотьку.

— Чего глядишь так? — продолжала Мотька. Сбросила вязанку в снег, расправила натруженную спину. — Авдея сын. Со снохой нагулянный. Али забыла? Вывезли же его с матерью, когда раскулачивали. А это объявился, лишь немцы вступили. Ну и присмотрел Людку вашу. А что девчонка? Сама живет. Заступников нет.

Только теперь дошел до Глафиры смысл сказанного. Вскрикнула, схватилась за голову, запричитала:

— Не сберегла! Не сберегла! Ой чуяло мое сердце! Что же теперь?.. Ах ты господи!

И заспешила, насколько позволяли переметы. Оставила Мотьку позади. А та глянула ей вслед, вздохнула:

— Э-эх, жизнь... — Подхватила вязанку,  побрела. — Жизнь — жестянка.

Перед Емельяном Косовым лежала потрепанная, захватанная грязными руками тетрадь.

— Та-ак, — удовлетворенно тянул он, просматривая записи. — Поглядим штрафничков. Наконец-то пришла пора старые долги стребовать. Дождался. Ну-ка, кто у нас значится? Харлампий Колесов. Вязал меня. Кидал в тачку... Упокойник.

Емелька заглянул на другую страничку.

— Тимофей Пыжов. Вся вредность от него шла. Верховодил, чинил произвол, раскулачивал... Та-ак. Тоже убрался на тот свет. Метку и ему поставим.

Емелька послюнил карандаш, с явным удовольствием вывел против фамилии крест. Отвалился от стола, склонил голову, посматривая на свою работу. Потом поднялся, пошел, подбросил в печку. Возвращаясь, споткнулся о сапожную лапу. Чертыхнулся. Прислонил ее к стене. Снова засел за тетрадь.

— Елена Пыжова... Ага. Числится заодно с Тимошкой. Сейчас до нее не дотянешься. Дыкин при себе держит.

Это обстоятельство не отразилось на великолепном самочувствии Емельяна. «Ничего, — подумал он. — Доведется повременить немного. Больше ждал. Надоест Дыкину, тут я с ней за все и расквитаюсь:».

Следующим в списке был Громов.

— Ну, этого свои загнали. А то не исключено. Может быть, давно копыта откинул.

Емелька не в претензии. Наоборот. Он рад, что ему такое облегчение с Громовым вышло. Лишние хлопоты с плеч долой.

— Холодов, — прочел далее он. — Та-ак. С этим уж разделался сам. Правда, Недрянко был в паре. Ну, а тесачком все же я пощекотал... — Опять послюнил карандаш. — Крестик и ему, рабу божьему, полагается. Что ж, как районный секретарь? Перед богом все одинаковы, все равны.

Перелистнул следующую страничку. На ней Недрянко вписан.

— Когда ж это я его вписал? — Емелька напряг память. — А-а, помню, помню, — проговорил. — Возле вагонной буксы он меня застукал... Ну да теперь, слава богу, выяснилось.

Емелька перечеркнул все, что касалось Недрянко.