Гагарин. Человек и легенда

В некотором отдалении от космонавтов еще одна группа испытателей подвергалась похожему набору медицинских процедур — похожему, но более неприятному. Этих юношей отбирали с чуть более низких ступеней авиационно-научной лестницы. Они не обязательно являлись пилотами истребителей или первоклассными теоретиками. Это были просто молодые военные в хорошей физической форме, с довольно средним интеллектуальным уровнем.

В ходе набора их не спрашивали напрямую, хотят ли они полететь в космос. Им предлагалась лишь возможность «принять участие»: малозаметное, но важное смещение акцента.

Работа испытателей состояла в том, чтобы установить, какие нагрузки способен выдержать человеческий организм. А затем космонавтов как материал несколько более ценный и труднозаменимый можно было доводить до этих пределов, но не дальше. В отличие от будущих космонавтов испытатели формально не меняли профессию, и платили им в соответствии с их воинскими ставками — как солдатам, лаборантам, механикам. Вербовщики старательно внушали им чувство избранности и особой ценности, однако на самом деле по своему положению они мало чем отличались от лабораторных крыс. Когда они получали травмы (а это случалось), им или их родным не выплачивали никакой компенсации: это не было предусмотрено, так как власти не желали разглашать никаких подробностей ведущейся работы. Даже в наши дни, в эпоху гласности, российское космическое руководство не очень-то любит обсуждать вклад этих испытателей в начальный этап развития космической программы, как и в разработку новых реактивных истребителей, парашютов, систем катапультирования и летных костюмов для ВВС. За тридцать лет в различных программах такого рода приняли участие около 1200 испытателей.

Все они были военными-добровольцами, хорошими бойцами и не любили сдаваться, пасовать на глазах у товарищей. Считалось, что они могут в любой момент прекратить участие в любой проверке, если чувство дискомфорта окажется слишком сильным, однако мало кому хотелось так поступить. Подобно тому как каждый космонавт мечтал первым отправиться в космос, вознестись выше, лететь быстрее, так и у испытателей имелись своеобразные вершины, которые они стремились покорить. Кто выдержит самое высокое давление? А самое низкое? Кто вынесет самое большое ускорение, которое дают салазки катапульты? Кто вытерпит резкие экстренные торможения, сотрясающие кости? Кто провел больше всех времени на центрифуге? Кто пережил больше g? Кто самый крепкий, самый сильный, самый храбрый?

Сергей Нефедов, ветеран тогдашних испытаний, с горькой усмешкой вспоминает: «Поначалу мы не знали, что это будут за проверки, но скоро поняли: дело серьезное. Нам сказали, что нас задействуют в эксперименте по „мягкой“ посадке. Смех, да и только! Испытатель должен был выброситься из кресла на какой-то высоте, не колоссальной, но большой — возможно, с такой пришлось бы катапультироваться при посадке настоящего космического аппарата. Кое-кто в результате получил травмы, самые опасные — когда в аппаратуре что-нибудь ломалось или система работала не так, как надо. После этого опыта некоторые ребята больше не могли встать».

Нефедов потом хвастался, что испытатели вертелись на центрифуге в режиме, который мог бы вырубить маленьких хрупких космонавтов: «Я дошел до семи минут на десяти g. А космонавтам надо было выдержать всего две-три минуты при семи g и двадцать секунд при двенадцати g. Мой коллега Виктор Костин часто переносил ускорения в 27 g, очень кратковременные, их достигали резким сотрясением салазок катапульты. Они длились какие-то микросекунды, но однажды он на долю секунды дошел до 40 g. Поймите меня правильно, мы не гнались за рекордным числом g ради самого рекорда. Мы хотели понять, сколько может продержаться человек. И потом, мы вообще не употребляли слова „рекорд“, потому что не могли претендовать на какие-то спортивные достижения».