Гагарин. Человек и легенда

Между тем Федор Демчук, персональный шофер Гагарина, привезший его утром в Чкаловский, спокойно ждал возвращения МиГа, чтобы отвезти своего пассажира в Москву: вечером тот собирался заехать к Вале в кунцевскую больницу. «Часов в одиннадцать [утра] все мы, — вспоминал Демчук, — узнали, что радиосвязь с ним потеряна. Думали, у него испортилась рация или произошло что-нибудь в этом роде. Настроение резко упало, когда стало известно, что спасатели отправляются на поиски. Нам сообщили, что найдено место катастрофы и что мы должны быть готовы в восемь вечера выдвигаться. Мы собрали группу, взяли кое-какое снаряжение и двинулись на место. Там было много снега, дорога тяжелая, так что мы почти всю ночь ехали. Конечно, все были расстроены. Все до единого. Самое страшное — неизвестность».

Наутро, с рассветом, стали ясны масштабы катастрофы. Отрядам солдат приказали в течение нескольких ближайших дней безостановочно прочесывать район в поисках любых обломков, пусть даже самых крошечных и самых незначительных с виду. Демчук принимал активное участие в этих поисках: «Из крупных кусков уцелели только двигатель, какие-то посадочные узлы и одно крыло. Остальное разбросало по всему лесу, такая была сила удара и взрыва. Мы пробирались по снегу. Идешь, видишь дырку в снегу, суешь туда руку — и вытаскиваешь кусок мяса или кости. Иногда — палец. Это были страшные дни».

Но худший момент для Демчука настал через два дня после катастрофы, когда он вез потрясенную горем Валентину Гагарину из больницы после операции. Он бездумно сказал что-то о том, как искали тело Гагарина. «У нее началась истерика. Она не знала. Она думала, что его нашли целым или что хотя бы нашли почти все части тела. Мужики, конечно, отлично соображают, что бывает при взрыве, но женщине откуда знать? Она не понимала, что их разнесло на мелкие кусочки. А я ей по наивности сболтнул. Хотя, может, горькая правда лучше, чем сладкая ложь».

При соблюдении строжайших мер секретности Леонова, Каманина и некоторых их коллег попросили попытаться опознать двух погибших по фрагментам тел. Леонов вспоминает: «Когда мне показали кусок шеи, я сразу сказал: „Это Гагарин“. Почему? Родинка. Как-то в субботу мы были в парикмахерской, в гостинице „Юность“. Там был такой парикмахер, Игорь Хохлов, он Юру очень любил и всегда его стриг. И я увидел эту родинку, диаметром миллиметра три, и сказал: „Игорь, ты осторожней, смотри не срежь“. Так что когда я ее увидел, сразу понял, что поиски можно прекращать. Мы больше нигде Гагарина не найдем. Он тут».

Тем временем началось одно из самых масштабных расследований авиакатастроф в советской истории. Несмотря на очень широкий разлет осколков, за ближайшие две недели 95 % фрагментов МиГа удалось собрать для анализа. Пока вели кропотливый сбор этих металлических и пластмассовых частиц, фрагменты тканей сердца и мышц из разорванных в клочья тел пилотов отправили на химический анализ.

Существовала стандартная последовательность биохимических анализов, выполняемых при изучении останков всех советских военных летчиков, погибших в катастрофах. Концентрация молочной кислоты в мышечной ткани помогала понять, в каком физическом состоянии находился пилот во время аварии. Если содержание кислоты высокое, значит, мышцы были напряжены, а пилот находился в состоянии полной готовности. Если же уровень низок, это указывает на то, что пилот пребывал в расслабленном состоянии — возможно, в результате потери сознания из-за перегрузок. В таком случае расследование инцидента проходило сравнительно просто: пилота нельзя было признать ответственным за случившееся, и его честь была спасена. Если же концентрация молочной кислоты находилась на среднем уровне, значит, пилот мог ослабить бдительность из-за усталости; в этом случае расследование велось шире и учитывало его общую нагрузку и карьерный путь. Самое ужасное, если находили в крови алкоголь. Значит, пилот управлял самолетом в состоянии опьянения, и тогда его репутацию уже ничто не могло спасти.

Сразу же после того, как Гагарин и Серегин разбились, поползли слухи, что они летали пьяными. Эту версию выдвигают и сегодня4. Дескать, накануне полета, вечером, они отмечали пятидесятилетний юбилей коллеги и отмечание выдалось бурным и долгим. Таисия Серегина резко отвергает такое предположение. «Накануне полета муж лег в десять. Я спросила: „Почему так рано?“ Он ответил: „Завтра надо Юру испытать, так что хочу быть в форме“. Утром ушел на работу в хорошем настроении. Сказал: „Сегодня будет хороший денек“. А случилась трагедия».