Гай Мэннеринг

Вид ее поразил Мэннеринга. Это была женщина шести футов ростом; поверх платья на ней был надет мужской плащ, в руках она держала здоровенную терновую дубину, и вся ее одежда, если не считать юбок, более походила на мужскую, чем на женскую. Ее черные волосы выбивались из-под старомодной шапочки, извиваясь точно змеи Горгоны и еще более усиливая необычайную суровость ее загорелого лица, на которое падали их тени, в то время как в блуждающих глазах горел какой-то дикий огонек то ли подлинного, то ли напускного безумия.

– Вот это хорошо, Элленгауэн, – сказала она, – леди уже слегла, а я тем временем на ярмарке в Драмсхурлохе. Кто же стал бы отгонять от нее злых духов? А если, помилуй

бог, на младенца напали бы эльфы и ведьмы? Кто бы тогда прочел над бедняжкой заклинание святого Кольма? – И, не дожидаясь ответа, она запела:

Клевер, папорота цвет

Отгоняет ведьм навет,

Кто в Андреев день постится,

С тем беда не приключится.

Матерь божия с ребенком

Или Кольм святой с котенком,

Михаил с копьем придет;

Нечисть в дом не попадет.

Она пропела это дикое заклинание высоким резким голосом и, подпрыгнув три раза вверх так высоко, что едва не стукнулась о потолок, в заключение сказала:

– – А теперь, лэрд, не угостите ли вы меня стаканчиком водки?

– Сейчас тебе подадут, Мэг; садись там у двери и расскажи нам, что нового на ярмарке в Драмсхурлохе.

– Верите, лэрд, очень там не хватало вас и таких, как вы.

Уж больно девочки там хорошие были, не считая меня, и ни один черт ничего им не подарил.

– Скажи-ка, Мэг, а много ли цыган в тюрьму посадили?

– Как бог свят, только трех, лэрд, на ярмарке-то больше их и не было, кроме меня, как я вам уже сказала, и я даже удрала оттуда, потому не к чему мне в разные ссоры ввязываться. А тут еще Данбог прогнал Реда Роттена и Джона

Янга со своей земли – будь он проклят! Какой он дворянин, ни капли в нем нет дворянской крови! Места ему, что ли, не хватало в пустом доме, что он и двоих бедных людей не мог у себя приютить! Испугался он, должно быть, что они репьи у него с дороги оберут или из гнилой березовой коры кашу себе сварят. Но есть и повыше его, кто все видит, –

так вот, не запел бы еще как-нибудь на зорьке у него в амбарах красный петух.

– Тише! Тсс, Мэг! Не дело говоришь!

– Что это все значит? – тихо спросил Мэннеринг Сэмсона.

– Пожаром грозит, – отвечал немногословный Домини.

– Скажите же, ради всего святого, кто она такая?

– Потаскуха, воровка, ведьма и цыганка, – ответил

Сэмсон.

– Вот уж истинно говорю вам, лэрд, – продолжала Мэг, пока они перешептывались между собой, – только такому человеку, как вы, можно всю правду выложить; говорят, что этот Данбог – такой же дворянин, как тот нищий, который там вон внизу себе лачугу сколотил. А вы ведь, лэрд, действительно настоящий дворянин, и не первая сотня лет идет уже вашему дворянству, и вы никогда не будете бедных со своей земли гнать, как бездомных собак. И

знайте, что никто из нас на ваше добро руки не подымет, будь у вас одних каплунов столько, сколько листьев на дубе. А теперь взгляните кто-нибудь на часы да скажите мне точно час и минуту, когда дитя родится, а я скажу вам, что его ждет.

– Ладно, Мэг, мы и без тебя все узнаем, у нас тут есть студент из Оксфорда; он лучше тебя его судьбу предскажет

– он ее по звездам прочтет.

– Ну, конечно, сэр, – сказал Мэннеринг в тон простодушному хозяину, – я составлю его гороскоп по закону тройственности, как учат Пифагор40, Гиппократ41, Диоклес42 и Авиценна43. Или я начну ab hora questionis44, как учат Хейли, Мессагала45, Ганвехис и Гвидо Бонат46.

Одной из черт характера Сэмсона, особенно расположивших к нему Бертрама, было то, что он не догадывался, когда над ним подтрунивали, так что лэрду, чье не слишком удачное остроумие не шло дальше самых плоских шуток, было особенно легко потешаться над простодушным Домини. Сам же Домини вообще никогда не смеялся и не принимал участия в смехе, поводом к которому служила его собственная простота; говорят, что он рассмеялся всего только один раз в жизни, и в эту достопамятную минуту у хозяйки его квартиры сделался выкидыш, то ли от удивления по поводу столь неожиданного события, то ли от того, что она испугалась ужасных конвульсий, которыми сопровождалось это разразившееся вдруг громыхание.

Когда он в конце концов понимал, что над ним подшутили, то единственным, что изрекал этот мрачный человек, были слова: «Удивительно!» или: «Очень занятно», которые он произносил по слогам, не дрогнув при этом ни одним мускулом лица.

40 Пифагор (ок. 580 – 500 до н.э.) – древнегреческий математик и философ, считавший число сущностью всех вещей, а вселенную – гармоническим сочетанием чисел.

41 Гиппократ (ок. 460 – 377 до н.э.) – выдающийся греческий врач, основоположник античной медицины.

42 Диоклес – греческий геометр (V в, до н.э.).

43 Авиценна – латинизированное имя среднеазиатского ученого, врача, философа и поэта