Гай Мэннеринг

Мак-Морлан помогал ей и так настойчиво уговаривал ее переехать к нему на то время, пока она не получит ответа от своей родственницы или не решит сама, где и как она будет жить, что мисс Бертрам почувствовала, что отказаться от такого приглашения значило бы обидеть этого доброго человека. Миссис Мак-Морлан была женщиной благородной и образованной и могла сделать пребывание в их доме приятным для мисс Бертрам. Таким образом, молодая девушка обретала одновременно и кров и друзей. На душе у нее полегчало, и она могла спокойно расплатиться и проститься с теми немногими слугами, которые еще оставались в доме.

Если слуги и их господа – люди достойные, им всегда бывает грустно расставаться, а обстоятельства на этот раз были таковы, что разлука эта становилась еще более тягостной.

Слуги получили все, что им причиталось, и даже с некоторой надбавкой; со словами благодарности и всяческими добрыми пожеланиями они прощались со своей молодой госпожой; кое-кто плакал. В гостиной остались только Люси, Мак-Морлан, который приехал, чтобы увезти ее к себе, и Домини Сэмсон.

– А сейчас, – сказала бедная девушка, – я должна проститься со старейшим и лучшим моим другом. Да благословит вас бог, мистер Сэмсон, и да воздается вам за всю вашу доброту, за все заботы о вашей воспитаннице и за все, что вы сделали для покойного отца. Я надеюсь, что вы часто будете нам писать. – С этими словами она положила ему в руку несколько завернутых в бумагу золотых и встала, чтобы уйти.

Домини Сэмсон тоже поднялся с места, но стоял неподвижно, пораженный этим известием. Ему никогда и в голову не приходило, что он может расстаться с Люси, куда бы она ни уехала. Он положил деньги на стол.

– Конечно, этого мало, – сказал Мак-Морлан, не догадавшись, зачем Домини это сделал, – но поймите, обстоятельства. .

Сэмсон нетерпеливо махнул рукой.

– Да совсем тут не в деньгах дело, – проговорил он, –

совсем не в деньгах, а в том, что уже двадцать с лишним лет, как отец ее призрел меня в своем доме, и поил, и кормил, а сейчас вот я, оказывается, должен покинуть ее в такой беде, в таком горе. Нет, мисс Люси, не думайте, что я на это способен. Вы сами никогда бы не согласились вышвырнуть на улицу отцовскую собаку. Неужели же я хуже собаки? Нет, мисс Люси Бертрам, пока я жив, я ни за что не расстанусь с вами. Я не буду вам в тягость, я уже все обдумал. Ведь Руфь сказала Ноэмии110: «Не уговаривай меня уйти и расстаться с тобой; куда бы ты ни пошла, и я пойду за тобою следом, и где ты будешь жить, там буду жить и я; твой народ будет моим народом, и твой бог – моим богом.

Где ты умрешь, там умру и я, и там меня похоронят. Так угодно господу богу: нас разлучит только смерть».

В продолжение этой речи, самой длинной из всех когда-либо произнесенных Сэмсоном, слезы градом катились из глаз доброго старика, и как Люси, так и Мак-Морлан были глубоко тронуты искренностью его чувств.

110 ...Руфь сказала Ноэмии: «Не уговаривай меня уйти и расстаться с тобой...» – Имеется в виду библейская легенда («Книга Руфи») о том, как моавитянка Руфь после смерти мужа, израильтянина Махаона, не захотела расстаться со своей свекровью Ноэмией.

– Мистер Сэмсон, – сказал Мак-Морлан, поочередно хватаясь то за табакерку, то за носовой платок, – в доме у меня места много, и, если вы поселитесь у меня на то время, пока мисс Бертрам почтит нас своим присутствием, я буду счастлив принять у себя человека столь верного и достойного. – И тут же, опасаясь, чтобы со стороны мисс

Бертрам не последовало на этот счет никаких возражений, он очень деликатно добавил:

– Дела мои часто заставляют меня искать помощи человека более опытного в счетном деле, чем теперешние мои конторщики, и я буду рад, если вы не откажетесь по мере надобности помогать мне.

– Разумеется, разумеется, – тотчас же отвечал Сэмсон. –

Я знаю двойную итальянскую бухгалтерию.

Кучер, который вбежал в комнату с известием, что лошади поданы, увидев эту необыкновенную сцену, замер на месте и уверял потом миссис Мак-Кэндлиш, что это была самая жалостная картина, которую он когда-либо видел в жизни: «Даже когда бедняжка серая кобыла помирала, и то столько слез не пролили». Это пустячное происшествие имело потом для Домини важные последствия.

Миссис Мак-Морлан приняла гостей очень радушно; муж ее объявил и ей и всем домашним, что пригласил

Домини Сэмсона, чтобы тот помог ему разобраться в разных запутанных делах, и что на это время он поселится у них в доме. Жизненный опыт подсказывал Мак-Морлану, что дело следует представить именно так, потому что, как бы Домини ни был привязан к семейству Элленгауэнов и как бы он ни был благороден, наружность его имела весьма неприглядный вид и плохо вязалась с представлением о том, каким должен быть наставник молодой леди, и его появление в качестве лица, сопровождающего хорошенькую семнадцатилетнюю девушку, могло показаться просто смешным.