Гай Мэннеринг

в новизне. Хоть я и родом, как мне говорили, из Шотландии, у меня остались одни только смутные воспоминания об ее холмах. Чувство пустоты, которое пробуждали в моей детской душе равнины острова Зеландии, как бы заглушило собою в памяти все виденное дотоле. Но как и те более давние воспоминания, так и само это чувство говорят уже о том, что в раннем детстве меня окружали горы и скалы и что, хоть я помню их только по контрасту с этим ощущением пустоты, когда я тщетно искал их вокруг взглядом, они оставили в моей душе неизгладимый след.

Помню, что, когда мы проходили знаменитым Мизорским ущельем и оно почти всех поражало и страшило своей красотой и величием, у меня было к нему, пожалуй, такое же чувство как у тебя и у Камерона, у которых к восхищению этими дикими скалами примешивалась какая-то привязанность к ним, какие-то далекие, детские воспоминания. Несмотря на то, что я вырос в Голландии, голубая вершина горы мне кажется близким другом, а в звуках горных потоков чудится какая-то еще с детства знакомая песня. Нигде я с такой силой не испытывал этого чувства, как здесь, в этой стране скал и озер, и меня больше всего огорчает, что служба твоя мешает тебе бродить здесь сейчас со мной. Я пытался кое-что зарисовать, но неудачно, Дадли же, напротив, рисует чудесно, каждый штрих его будто мановение волшебного жезла. А я стараюсь, переправляю, и одно выходит слишком темным, другое слишком светлым, а все вместе никуда не годится. Надо побольше играть на флажолете; музыка – это единственное искусство, которое мне по плечу.

А ты знал, что у полковника Мэннеринга большие способности к рисованию? Наверно, нет, потому что гордость мешала ему показывать свои картины тем, кто у него в подчинении. Как бы то ни было, рисует он превосходно.

Как только он и Джулия уехали из Мервин-холла, Дадли пригласили туда. Хозяину дома хотелось иметь целую серию пейзажей. Мэннеринг написал четыре первых, но неожиданный отъезд не дал ему закончить остальных.

Дадли говорит, что ему редко приходилось видеть такое совершенство рисунка, хотя это были лишь наброски. К

каждому из них было приложено по стихотворению.

«Неужели и Саул среди пророков!» – скажешь ты136. Подумай только: стихи полковника Мэннеринга! Но это так!

Ему пришлось потратить столько же усилий, чтобы скрыть свои таланты, сколько иные тратят на то, чтобы их выставлять напоказ. Каким сдержанными нелюдимым человеком он был всегда! Он никогда не принимал участия в разговоре, интересном для всех. И как он был дружен с этим презренным Арчером, человеком во всех отношениях ниже его, и все это только потому, что Арчер был братом виконта Арчерфилда, небогатого шотландского пэра. Мне кажется, что, если бы Арчер не умер от ран, полученных им при схватке в Каддиборэме, он мог бы рассказать нам кое-что интересное о личности этого странного человека.

Он говорил не раз: «Я вам расскажу нечто такое, что изменит ваше мнение о полковнике». Но преждевременная смерть помешала ему это сделать, и если, как это явствовало из некоторых его слов, он даже и чувствовал потребность признаться мне во всем, он умер раньше, чем успел осуществить свое намерение.

Пока стоят морозы, я хочу совершить еще одну прогулку по горам, и Дадли, который тоже неплохой ходок, пройдет вместе со мною часть пути. Мы расстанемся с ним

136 По библейской легенде первый царь израильско-иудейского царства Саул после встречи с пророком Самуилом, помазавшим его на царство, обрел дар пророчества; тогда ею соплеменники изумленно воскликнули: «Неужели и Саул среди пророков!»

на границе Камберленда. Он поедет потом в Мэрибон, где он живет в мансарде и работает, по его словам, «для денег».

Ни у кого жизнь не делится так резко на две части, говорит он, как у художника, если только он предан своему делу; половину жизни он проводит в том, что ищет сюжеты для своих картин, другую – в том, что копается в этих картинах с целью выставить что-нибудь напоказ разным светским любителям, которые встречают их оскорбительным равнодушием или, что еще хуже, – самодовольной критикой.

«В летнее время, – говорит он, – я свободен, как дикий индеец, и наслаждаюсь привольной жизнью среди величественных красот природы; а зимой и весной я вынужден прозябать в жалкой каморке на чердаке и всячески подделываться под настроения и вкусы людей, которые совершенно равнодушны к искусству и смотрят на меня как на каторжника». Я обещал познакомить его с тобой, Деласер. Тебе понравятся его картины, а ему – твое чисто швейцарское пристрастие к горам и горным потокам.

Расставшись с Дадли, я отправлюсь в Шотландию; это, говорят, очень недалеко – надо только пройти по пустынным равнинам на север Камберленда. Я и пойду как раз этой дорогой, чтобы полковник мог укрепиться на своих позициях, прежде чем начнется моя рекогносцировка.

Прощай, Деласер, теперь я тебе, вероятно, напишу, только когда буду в Шотландии.

ГЛАВА 22

Вперед, вперед, тропинка, беги,

И песнь, лети на просторе.

Всегда у веселья быстрей шаги,