Гай Мэннеринг

Возможно, что в былые времена это было жилище какого-нибудь земельного собственника средней руки, а может быть, и убежище, где мог скрыться и даже в случае необходимости защищаться от врага какой-нибудь владетельный феодал. Но сейчас от всего осталась только нижняя половина здания; сводчатый потолок служил теперь одновременно и крышей. Браун направился прежде всего к тому месту, откуда виден был свет, – это была длинная, узкая расселина или бойница, какие обычно бывают в старых замках. Решив сначала разведать, что это за странное место, прежде чем туда входить, Браун заглянул в эту щель. Более страшной картины, чем та, которую он увидел, нельзя было, кажется, себе представить. На каменном полу горел огонь, клубы дыма извивались по всей комнате и уходили через отверстия в сводчатом потолке.

Стены, озаренные этим дымным светом, имели вид развалин по меньшей мере трехсотлетней давности. Тут же валялись бочки и разбитые ящики. Но больше всего Брауна поразили люди, которых он там увидел. На соломенной подстилке лежал человек, укутанный одеялом; он совсем уже не дышал, и его можно было принять за мертвеца, не хватало только савана. Однако, присмотревшись к нему пристальней, Браун увидел, что он еще жив; раза два были слышны его глубокие и тяжкие вздохи, какие обычно возвещают близкий конец. Склонившись над этим печальным ложем, сидела женщина, закутанная в длинный плащ; локти она уперла в колени и, повернувшись спиной к железному светильнику, глядела умирающему прямо в глаза.

Время от времени она смачивала ему чем-то губы, а сама между тем тихо и монотонно пела одну из тех молитв, или, скорее, заклинаний, которые кое-где в Шотландии и в Северной Англии простой народ считает лучшим средством,

чтобы облегчить душе переход в загробный мир, точно так же, как во времена католицизма151 для этого звонили в колокол. Она сопровождала это мрачное заклинание мерным покачиванием, как будто в такт песни. Вот приблизительно что она пела:

Знай, бедняга, знай, больной,

Путь твой кончился земной,

В мир зовут тебя иной

Песней погребальной.

Отрешись от дум пустых,

Матерь божью и святых

Вспомяни – увидишь их

В этот час прощальный.

Снег ли вдруг запорошит,

Буря ль с неба набежит,

Не страшися: саван сшит;

Веки сон тебе смежит

Тихий, без просыпу.

В очаге огонь потух,

Расставайся с телом, дух!

Торопись, пропел петух!

Отхрипите, хрипы!

Тут она замолчала, и с полу послышался глубокий, еле слышный хрип, какие обычно издают умирающие.

– Нет, не хочет, – тихо пробормотала она, – не может он отойти с такой тяжестью на душе, это-то его и держит: 151 . .во времена католицизма. . – До реформации (XVI в.) Англия была католической страной.

Небо не подымет,

И земля не примет.

– Надо открыть дверь. – И она встала с места и подошла к двери, стараясь, однако, все время не поворачивать головы; отодвинув засов или даже два (несмотря на жалкий вид всего помещения, двери его были тщательно заперты) она пропела:

Дверь, откройся, вихрь, гуди,

Жизнь, изыди, смерть, войди...

С этими словами она распахнула дверь. Перед ней стоял

Браун, который к тому времени отыскал уже вход в дом.

Она отступила перед ним, и он вошел в комнату. Браун сразу же признал в этой женщине цыганку, которую он встретил в Бьюкасле, и ему стало не по себе. Она тоже сразу его узнала, и все ее движения, и фигура, и встревоженное выражение лица сделали ее похожей на добрую жену людоеда из сказки, когда она уговаривает странника не входить в замок ее свирепого мужа. Она простерла руки вперед и с упреком сказала:

– Разве я не говорила тебе: не ходи сюда, не мешайся в их дела152! Своею смертью в этом доме никто не умирает!

С этими словами она взяла светильник и поднесла к лицу умирающего: его резкие губы и грубые черты были теперь искажены агонией; холстина, обмотанная вокруг головы, была в кровавых пятнах; кровь просочилась сквозь

152 Существует поверье, что удар, который получает тот, кто вмешался в чужую драку, стараясь примирить противников, самый опасный, какой только можно нанести человеку.

одеяло и сквозь солому. Ясно было, что умирал он не от болезни. Браун попятился назад от этого страшного зрелища и, повернувшись к цыганке вскричал:

– Несчастная, кто это сделал?

– Те, кому это было позволено, – ответила Мэг Меррилиз, пристально и заботливо глядя умирающему в лицо.

– Тяжеленько ему пришлось, но теперь вот, когда ты вошел, я видела уже, что это конец. Хрипит уже… готов.

В эту минуту послышались голоса.

– Идут, – сказала она Брауну, – и будь у тебя столько жизней, сколько волос на голове, ты все равно теперь пропал.

Браун быстро оглянулся, ища какое-нибудь оружие.