Гайда!

– Господи, дурак ты старый! – окончательно проснулась женщина. – Вот заладил: «Если бы да кабы…» Живой бы сынок вернулся, да поскорей бы уж.

– Так, может, и правду этот Гоппиус – О! Вспомнил фамилие-то! – обрадовался старик, – про конец войны говорил? Уж как она надоела, как надоела…

В доме Голиковых дольше всех не могли уснуть Наталья Аркадьевна и Аркаша.

Роман об Андрее Кожухове оказался таким интересным, что вечером, когда все отправились спать и верхний свет в гостиной потушили, мальчик принес из кухни лампу, поставил ее на стол поближе к книге и, подкрутив фитиль, чтобы поменьше жечь керосина, вновь погрузился в чтение. Перелистывая страницу за страницей, Аркаша все больше и больше восхищался поступками главного героя романа – мужественного, сильного, преданного делу революции человека. Читать можно было хоть до утра – завтра воскресенье, в училище идти не нужно, – но Дарья велела ему ложиться, чтобы не тратить лишнего керосина.

Уже в постели, перед тем как уснуть, Аркаша успел примерить на себя образ бесстрашного революционера и подумать о том, мог бы он сам действовать так же решительно и смело ради достижения благородной цели – всеобщего счастья всех людей на земле…

За стеной, отделяющей детскую комнату от родительской спальни, никак не могла заснуть в эту вьюжную ночь Аркашина мама. Несмотря на то, что за день Наталья Аркадьевна измоталась так, что, казалось бы, должна была погрузиться в сон, едва коснувшись подушки, уснуть ну никак не получалось. Всякие мысли лезли в голову.

Сначала она прикидывала, где бы купить Аркаше новые сапоги – на рынке, у кустарей, или в лавке, где торгуют обувью, сшитой на фабрике Бебешиных. Хотелось бы, чтобы цена была невысокой, а качество – хорошим. Конечно, с финансами сейчас туговато, но – что поделаешь! – на эту покупку денежки выделить придется. Адя на днях даже в училище не пошел, ссылаясь на то, что сапоги ему жмут. Хотя – кто его знает? – может, причина и не только в этом. Вообще, в последнее время сын совсем что-то к учебе охладел, не тянет его больше в реальное…

Потом мысли Натальи Аркадьевны переключились на работу. Ей вспомнились слова Петровича, сказанные им незадолго до выписки из госпиталя: «Ноги – он так и сказал: «ноги»! – жутко ломит, к ненастью, видать». Женщина пожалела бедолагу, подумав о том, что в такую, как сегодня, погоду, тот наверняка страдает от фантомных болей.

«Интересно, как сложились у Петровича отношения с женой? Приняла она его безногим или нет? – прислушиваясь к тоскливому завыванию ветра за окном, гадала Наталья. – Он все боялся, что бросит его Авдотья, не станет жить с калекой. Говорил, что красивая она у него больно, мужики на нее «завсегда заглядывались…»

Наталья грустно улыбнулась, вспомнив, как подбадривала Петровича, когда тот, едва удерживаясь на костылях, зашел попрощаться к ней, перед тем как покинуть госпиталь. Сказала ему, что Авдотья радоваться должна, что муж не погиб на фронте – уж лучше с инвалидом жить, чем вдовой остаться. И других раненых убеждала, что их жены ждут не дождутся, когда они домой возвратятся, и каждая готова принять своего суженого хоть безногим, хоть безруким – только бы живым вернулся!

Каждый раз Наталья говорила солдатам, что ее муж тоже на фронте и что они с детьми ждут его дома. И ведь искренне говорила, не лукавила. Но почему же сейчас, когда в памяти всплыли все эти разговоры, какой-то неприятный холодок шевельнулся вдруг у нее в груди и так тревожно забилось сердце?

У Натальи появилось странное чувство – будто некто пытается уличить ее в старательно замаскированной, скрываемой от других, а может быть, и от самой себя фальши, которая притаилась в самом укромном уголке ее души…

Угомонившийся было ветер вдруг налетел на створки окна с такой силой, что стекла задребезжали. Наталье стало не по себе – то ли от этого противного дребезжания, то ли от охватившего ее волнения. Мысленно она пыталась возразить своему незримому оппоненту, доказать ему, что она ни в коем случае не хитрит и уж тем более никого не обманывает, но это ей не удавалось. Крутившиеся в голове мысли постоянно путались и, будто наскакивая на какую-то невидимую преграду, не могли обрести ясный, укладывающийся в ее сознании смысл.

Внезапно по телу женщины прокатилась ледяная волна холода. Наталья почувствовала, как немеют пальцы ее рук и ног, и сама она словно каменеет. Роившимся в голове мыслям, казалось, передалось это ее состояние оцепенения – их беспорядочное метание вмиг прекратилось, и они притаились в дальних, укромных уголках мозга. И лишь одна мысль за этот короткий промежуток времени успела обрести конкретную форму, выразившуюся в простом, понятном вопросе, который Наталья решилась, наконец, задать сама себе: «Что будет, когда вернется Петр?»

Ответа на этот вопрос она не знала. На его поиски уже не было сил. Поэтому измученной женщине оставалось только одно: забыться тяжелым сном под вой скулившего словно провинившаяся собака ветра.

6.