Гайдар

Из- за других столов удивленно поднялись люди… Видимо, авторы в этой комнате не каждый день разговаривали тоном кавалерийской команды. Из папки в ту же минуту расхватали добрую половину тетрадок (он ужаснулся их виду в чужих руках), и ни на кого больше не глядел - только на высокого, а боковым зрением все равно видел руки, которые бережно перелистывали безобразные его страницы, написанные детским почерком, а в иных местах даже с кляксами.

Ждал: сейчас засмеются, засунут тетрадки обратно в папку и выставят вон: не будь нахалом.

Но высокий, пробежав несколько страниц (он сразу их узнал: Горинов говорит, что идет оправиться, толкает с обрыва бандита-конвойного, и сам бежит), спросил его:

- Вы писали что-нибудь прежде?

Хотел ответить: «Да, конечно, писал. И даже печатался - в «Авангарде»…

Но вопрос был задан хорошо, участливо. И он сказал:

- Нет… это мой первый роман… но я решил стать писателем.

- Кем же вы были раньше и кто вы теперь? - снова спросил высокий.

- Теперь - уволенный из Красной Армии по болезни. А был командиром полка.

- Долго командовали полком?

- Полком год… А вообще, командовал три.

- Сколько ж вам сейчас?

- Двадцать…

- В каких же местах вам довелось воевать? - это уже спрашивал человек в командирском френче с накладными карманами, с худым монгольского типа лицом и веселыми маленькими глазами.

- Под Киевом, Полоцком, на Кубани, на Тамбовщине, в Сибири…

- А где в Сибири?! - встрепенулся человек во френче.

- Ачинско-Минусинский район. Белопартизанщина.

- И вы про Сибирь пишете?

- Пока только про Киев.

- Костя, - сказал человек во френче, - я возьму это почитать. А вы, - обратился человек во френче к нему, - зайдите через несколько дней.

Эти дни надо было прожить. Неважно, что не оставалось денег. Что скажут, когда прочтут? Да и хватит ли терпения прочесть? Если б хоть было отпечатано на машинке… И то, говорят, не всегда читают.

Иногда ночью представлялось: он приходит в редакцию и только открывает дверь - ему начинают жать руки: «Вы большой, очень большой талант». Или: «Еще не прочитали». Или: «Вы знаете, мы куда-то засунули вашу папку, но вы не волнуйтесь. К праздникам будем прибираться, уборщица найдет…»

Что рукописи пропадают, слыхал в том же коридоре.

Не знал, сколько это - «несколько дней». Стойко выждал неделю, потом еще день… И толкнул ту же дверь.

С ним поздоровались. Попросили подождать. За столом у высокого шел разговор: кроме худого, с большим лбом, во френче, который сказал прошлый раз: «Костя, я возьму это почитать», сидел еще один, тоже невысокий, светлый, с глазами большими и внимательными.

Просьба «Подождите, пожалуйста» могла означать и что еще не прочли, и что уже потеряли. И что лучше всего, если он попробует написать «красный Пинкертон».

Он терпеливо и печально сидел в уголке на стуле, когда все трое, внезапно прервав разговор, вдруг, улыбаясь, повернулись к нему, пригласили подсесть поближе и высокий, встав, предложил:

- Давайте знакомиться - Константин Федин.

Который во френче - это был Сергей Семенов, а застенчивый и тихий, с большими внимательными глазами - Михаил Слонимский.

- Я прочитал вашу рукопись, - произнес Семенов. - И скажу то, что уже говорил товарищам… Это, конечно, никакой не роман (у него внутри все остановилось…), а повесть. Но я не мог оторваться. Здесь все настоящее: люди, подробности, поражения, победы.

- Мы тоже с Мишей прочли, - подтвердил Федин. - Действительно, трудно оторваться, хотя и немало в рукописи оплошностей неумелого пера… Писать вы не умеете, но писать вы можете и писать будете… А мы вам поможем.

…Слонимский позже рассказывал: в двадцатом к Горькому (Миша работал секретарем издательства, руководимого Горьким) в шинели и, кажется, не очень целых сапогах пришел начинающий Федин, который перед тем прислал на отзыв несколько своих новелл.

Спустя полчаса Федин почти выбежал из кабинета, повторяя в волнении: «Горький сказал мне, что я буду писателем…»

Горький действительно сказал: «Писать вы можете… Писать вы можете…»

И вот спустя четыре года Федин почти теми же словами благословил его.

…Рукопись за счет редакции отдали на машинку. Тут же выписали громадный, по его понятиям, аванс. Правда, извинились: сегодня денег о н уже не получит. Только завтра.

Утром в столовой на Невском поел. И трамваем отправился на толкучку, на Сенной рынок. Купил шинель, портянки, сапоги, кучу нужных и ненужных вещей. По дороге домой забежал в два или три магазина - за подарками хозяйке и ее детям. Отпраздновал с ними свою удачу. С лихвой уплатил за прожитое и переехал на другую квартиру - Фонтанка, 68/7, квартира 56, возле Цепного моста.

Комната и здесь была не очень велика (однако больше прежней), главное же - с громадным, из какого-то присутственного места, письменным столом, который он выдвинул на середину. Стол царил в его комнате: ведь о н теперь был писатель…

Литературный ликбез