Гайдар

«А со скольких лет в эту военную школу принимают? А меня туда примут?… Ну, вот заладил, маленький да маленький! Маленькому еще лучше, вон большие парни к Сычихе в сад за яблоками полезли, а сторож их враз заметил да по шеям наклал, а нам никогда даже, потому что мы незаметно в щель лазаем…»

«А ты, Васька, не горячись, - отвечает старший брат, - бегай себе в школу, учись, играй, авось и без тебя как-нибудь обойдемся. Твое время еще не пришло, а когда придет, то кто его знает, может, тогда и вообще-то воевать не с кем будет».

Очень хотел, чтоб было «не с кем», но от его желания мало что зависело, а перед глазами стояли события гражданской, когда такие вот Васьки (Жигана из «РВС», между прочим, тоже звали Васькой) порой спасали положение.

И на другой же день печатает рассказ «Ударник» - про то, как шел бой, сбился боек у нашего пулемета, послали за новым бойком «двадцатилетнего паренька Микошина», а доставил боек? чуть не потонув при этом в реке, маленький Ванька. «А Микошин раненый лежит», - объяснил Ванька.

И после немалых колебаний он приходит к выводу, что еще неизвестно, как в случае войны все может получиться. И ребята потому должны все уметь.

В рассказе «Два письма» комсомолец Сережка делает доклад «про газ». Слушать пришло полдеревни, «потому что дело новое, каждому хочется знать, как этого газа избежать, если возможно. На другой день ребята ходили в лес, к ключам, Бирюковские пещеры осматривать якобы для убежищ… Вообще, ребята неспокойны, достали в складчину винтовку, изучают…»

Конечно, дети остаются детьми. И не всегда разумными. И все же это не значит, что детям нельзя доверять. «Марье Беспаловой Мишка в печку патрон либо еще что бросил, так все горшки полопались, но за это хулиганство его из ихнего военного кружка выгнали в шею».

А вообще, говорилось в том же рассказе, «хорошо, что ребята делают у вас доклады про газ и про прочее. Этими докладами тысячи людей научатся, как себя сохранить, а врагу вред принести».

И неожиданно для себя пишет первое в своей жизни стихотворение для детей - «Наш отряд».

ПОВЕСТЬ В ТРЕХ ЧАСТЯХ

Возвращение

В Архангельск приехал в конце двадцать восьмого.

Собирался приехать много раньше. И еще в начале года послал в архангельскую «Волну» свою «визитную карточку» - рассказ «Обрез», который полюбил за простоту фабулы и за то, что «Обрез» напоминал ему многое такое, о чем не всегда расскажешь и что не всем объяснишь.

Рассказ напечатали. По отзывам из дому, приняли хорошо и ждали его самого, а он все не ехал: держали Дела. Сначала так и недописанный «Маузер», потом повесть «На графских развалинах». И только сдав рукопись «Развалин», отправился на Север.

Наверное, все-таки «Маузер» имело смысл закончить в Москве. На новом месте, в новой газете, к повести будет труднее вернуться, но он уже настолько от рукописи устал, что даже обрадовался своему решению бросить все дела и непременно ехать сейчас:

И вот о н вышагивал по деревянным мосткам, вдоль деревянных заборов и домов. Всюду в глаза бросались лодки: лодки возле изб, лодки под навесом во дворах, лодки в распахнутых сараях. И всюду его преследовал запах рыбы.

Город вытянулся на много километров вдоль Северной Двины. Ион долго шел в легкой, не по сезону и климату, шинели и жестких, не размятых еще сапогах, пока добрался до Костромского проспекта, а потом, свернув налево, очутился во дворе второго дома от угла. Здесь жили Соломянские. Здесь жила Раля (или, как он ее теперь называл, Лиля).

На пороге остановился. Сердце стучало гулко-гулко. От быстрой ходьбы и вообще.

Наконец решительно вошел и сказал давно придуманную фразу: что вот некто Аркадий Голиков, он же Аркадий Петрович Гайдар, прибыл «в ваше распоряжение для дальнейшего прохождения службы».

Но все были взволнованы. Шутка не получилась. Он добавил тихо и виновато: «Вот и я».

И тут увидел самого главного в своей жизни человека: Тимура Гайдара.

Почти двухлетний, круглолицый, под девчонку стриженный и в девчачьем платье, Тимур смотрел недоуменно и сердито. В первое мгновение ему показалось: похож только на Лилю, но, схватив Тимура на руки и подняв над головой, увидел: и рот, и разрез глаз, и широкий лоб под челкой - его. И сам себе изумился: «Как мог так долго сидеть в Москве?…»

Новая редакция

Лиля жила с родителями, работала в «Волне», заведовала Домом политпросвещения, а затем ее назначили редактором краевого радио, которое только что возникло. Она же ведала и радиоузлом на триста точек. Это было мало и немало, потому что к каждому репродуктору в часы передач (программа печаталась в газете) собирались толпы. И если даже плохо было слышно, один слушал и пересказывал остальным.

И когда он вечером того же дня наведался в маленькую студию, Лиля разбирала письма первых радиослушателей. Тут были просьбы, что передать, и жалобы на плохую слышимость, и первые рабкоровские вести.

Люди писали о неполадках на лесных биржах и лесопильных заводах, о плохом снабжении, о грубости мастеров…