Гайдар

Зато знал десятки случаев, когда люди погибали или чуть не погибали из-за того, что не берегли наган, швыряли как угодно винтовку, небрежно обращались с гранатой.

Громадный детина Сашка Комаров (это было в 361-м полку, на Кавказе) имел обыкновение лупить прикладом по чем попало: забивал в стенку гвозди, бил по обуху застрявшего в чурбане топора, колол орехи. И когда однажды в разведке наткнулся на белых и дернул затвор, все патроны из «магазинки» вылетели на землю…

Там же, на Кавказ посланный на практику из школы «Выстрел», он «бесился и до хрипоты в горле доказывал, что снимать штыки с винтовок безумие. Ибо винтовка - машина выверенная, точная, ибо при снятом штыке перепутываются все расчеты отклонения пули при деривации».

А в довершение узнал, что недавно приданная его батальону «проклятая махновская рота уже почти не имеет винтовок» - красноармейцы спилили напильником все стволы, чтобы получился «карабин».

Он приказал всех построить «и начал речь с нескольких крепких, едких фраз. Говорил… долго, убеждал, доказывал всю нелепость уродования винтовок…». Под конец ему показалось, что речь имеет успех, но тут кто-то буркнул: «Что нам, впервой, что ли, как же так не попадает… Тут самое важное нацелиться».

Тогда он взял обрез, приладил его накрепко к пулеметному станку Виккерса, навел обрез «на большой расшибленный сук стоявшего в пятидесяти шагах дерева» и предложил бывшим махновцам убедиться, что самодельный карабин «направлен точка в точку в сук». Все по очереди убедились - он стал под этот сук и велел в него выстрелить.

Никто не соглашался. Тогда он приказал и нетерпеливо махнул рукой. Грянул выстрел - все окуталось дымом. От волнения и сам еще не понимал, попали в него или нет: бывает, что вначале не чувствуешь… А потом подчеркнуто спокойно направился к бойцам: «Ну что?»

Кто- то смущенно ответил: «Крыть нечем».

Истории с «карабинами» был посвящен его первый в «Красном воине» рассказ «Обрез». Он не хотел показаться редакции и читателям нескромным. И потому себя в рассказе превратил в простого очевидца, сделав героем бывшего своего помощника Трача, с которым служил на Тамбовщине…

И все- таки совсем уж дарить этот случай Трачу было обидно. И подписал «Обрез» так, как уже давно не подписывал ни одной своей строки: «Арк. Голиков», в надежде: вдруг кто из его бойцов прочтет и вспомнит, что было немного иначе.

Случайная работа в «Красном воине», прежде всего необходимая для заработка, неожиданно перевернула все его существование. Прошлое, о котором он старался по возможности не думать (воспоминания причиняли боль), вдруг приблизилось и все целиком понадобилось снова. О н опять почувствовал себя командиром, которому предстояло подготовить к недалекому бою только что присланных необстрелянных бойцов. И он объяснял своим читателям то, о чем не писал ни один устав.

Пехотинец, говорил он, «должен заботиться о своих ногах, как шофер о машине и больше еще даже: машина испортится, починить можно… а ноги заменить нельзя… а иной растютюй… завернет портянки комом, сапоги толком от песка не вытряхнет, в соседнем ручье ног не вымоет, а потом, как пройдет с десяток верст, так и запоет - устал…».

День ото дня беседы с читателями становились все обстоятельней. Он поведал, например, четыре случая с Левкой Демченко, бойцом редкой отваги и еще более редкой находчивости, у которого, однако, в башке было много дури. «Другого бы на его месте давно орденом наградили, а Левку нет. Да и невозможно наградить, потому что все поступки его были какие-то шальные - вроде как для озорства».

Рассказал, как озорство другого красноармейца, Якова Берсенева, который, отправясь с секретным пакетом, вернулся, чтобы привести двух схваченных по дороге пленных, обернулось катастрофой: всю четвертую роту по ошибке расстреляла своя же артиллерия.

Вспомнил невероятную историю с ним самим, когда его послали с пакетом в Горлевку. И только он успел выполнить приказ, наперерез выскочил командир первого батальона:

«Стой… - приказал комбат, - лети на Моховой холм, передай командиру батареи: пусть откроет ураганный огонь по Горлевке…»

«Товарищ командир… Да в Горлевке сводный отряд… Я только оттуда».

Но комбат махнул как сумасшедший рукой, чтобы не рассуждал… и рванулся через канаву.

После мучительной внутренней борьбы о н все же передал распоряжение. Оказалось, что сводный Григорьевский отряд, которому он отвозил пакет, изменил. Счастье, что батарея вовремя открыла огонь.

Лучшими рассказами тех дней стали «Бомба» и «Сережка Чубатов». В них он вложил свои раздумья о том, что в первую очередь обеспечивает победу на войне.

«Конечно, - говорил в рассказе «Бомба» Сережка Чумаков, - от оружия никто его качеств не отнимает, но все-таки всякое оружие есть мертвая вещь. Само оно действия не имеет, и вся главная сила в человеке заключается, как человек себя поставит и насколько он владеть собой может. А иному дурню дай хоть танк, он и танк бросит по трусости, и машину погубит, и сам ни за что пропадет, хотя мог бы еще отбиться чем попало».