Гайдзин

– Пустяки, это просто… это пустяки, совсем даже не о чем говорить, – проскрипел он. Чем внимательнее он всматривался, тем менее страшным казалось ему это пятно. – Это просто потертость, только и всего.

– Пожалуйста? Вы должны говорить по-японски, Фурансу-сан, прошу прощения.

– Это… это нет болезнь. Не это. Просто… просто тугая повязка на бедрах, ничего не волноваться. – Он протянул руку, чтобы накрыть ее и задуть лампу, но она остановила его. Мягко.

– Прошу прощения, это началось. Пожалуйста. Дайте мне нож.

Как всегда, его нож был в ножнах, висевших на ремне. Как всегда. Вместе с одеждой, грудой лежавшей сейчас позади него.

– Нет, пожалуйста, Хинодэ, не надо нож, нож плохо, не нужно нож. Это… это пятно ничего.

Сквозь свой кошмар он видел, как она слегка покачала головой и повторила свою просьбу, ставшую теперь приказанием. У него задрожали руки и ноги, голова начала непроизвольно подергиваться, он не мог остановить эту дрожь, как не мог остановить бессвязного бормотания на японском и французском, которое сплошным потоком изливалось из него, прося, умоляя, объясняя, что это всего лишь маленькое пятнышко, ничего больше, хотя он и знал, что это не так. Болезнь началась. Она была права. Это началось, началось. Волна горечи подкатила к самому горлу. Он едва сумел остановить рвоту, бормоча без остановки.

Она не прерывала его, хуже, просто лежала и терпеливо ждала, когда припадок пройдет. Тогда будет какое-то решение.

Он сказал умоляющим голосом:

– Послушайте, Хинодэ, пожалуйста, нет нож. Пожалуйста. Не могу… Это… это ничего. Скоро проходить. Смотрите я, смотрите! – Он в отчаянии ткнул в себя пальцем. – Ничего, нигде. Этот маленький, скоро проходить. Нет нож. Мы жить. Нет бояться. Счастливый. Да?

Он увидел, как по ее лицу промелькнула тень, ее пальцы снова коснулись язвы, и опять он услышал то же монотонное: «Это началось».

Он нацепил улыбку, но не знал, как уродливо она выглядит, и сколько он ни уговаривал, ни хитрил, ни изворачивался, она продолжала задавать один и тот же вопрос, тихо, мягко, вежливо, выводя его из себя все больше и больше, пока он не почувствовал, что сейчас взорвется.

– Это ничего, – хрипло произнес он. – Понимаешь?

– Да, я понимаю. Но это началась. Neh?

Он уставился на нее со злобным лицом, потом его ярость прорвалась наружу, и он закричал:

– Ради Христа Спасителя, да! Да! ДА! Хай!

Посреди пронзительного молчания она сказала:

– Благодарю вас, Фурансу-сан. Тогда, пожалуйста, раз вы согласились, что это началось, пожалуйста, как вы обещали, дайте мне нож.

Его глаза налились кровью, в уголках рта выступила пена, пот катил градом, и он был близок к безумию. Рот открылся, и этот рот с непреложностью произнес то, что он всегда знал, что он произнесет:

– Нет нож. Киндзиру! Запрещается! Не могу. Нельзя. Вы слишком ценность. Запрещается. Нет нож.

– Вы отказываетесь? – Тот же мягкий тон, никакой перемены в лице.

– Хинодэ, вы солнце, мое солнце, моя луна. Не могу. Не хочу. Никогда, никогда, никогда. Запрещается. Вы оставаться. Пожалуйста. Je t’aime.

– Пожалуйста, нож.

– Нет.

Долгий вздох. Хинодэ покорно поклонилась ему, свет внутри ее потух, она принесла два полотенца, влажное и сухое, и опустилась на колени рядом с постелью.

– Вот, господин.

С хмурым, покрытым потом лицом он смотрел на нее.

– Ты согласна?

– Да, я согласна. Если таково ваше желание.

Он схватил ее за руку. Она оставила ее безжизненно лежать в его руке.

– Правда согласна?

– Если вы этого желаете. Как вам угодно, – ответила она, но с печалью в голосе.

– Нет просить нож, больше никогда?

– Я согласна. С этим покончено, Фурансу-сан, если таково ваше желание. – Голос звучал нежно, лицо было спокойным, оно стало другим и при этом осталось прежним, тень печали легла на него. – Пожалуйста, теперь довольно. Все кончено. Я обещаю, что больше никогда не попрошу, пожалуйста, извините меня.

Гора свалилась с его плеч. Он весь осел от облегчения.

– О Хинодэ, je t’aime, спасибо, спасибо тебе, – заговорил он срывающимся голосом, – но, пожалуйста, нет печальная, нет печальная. Je t’aime, спасибо тебе.

– Пожалуйста, не благодарите меня. Это ваше желание.

– Пожалуйста, нет печальная, Хинодэ. Я обещаю, все очень хорошо теперь. Чудесно. Я обещаю.

Она медленно кивнула. Неожиданная улыбка омыла ее лицо и стерла с него всю печаль.

– Да, и я благодарю вас, и да, я больше не печальна.

Она подождала, пока он вытрется, потом унесла полотенца. Он проводил ее взглядом, упиваясь ею и своей победой. Она прошлепала босыми ногами по татами в другую комнату и вернулась с двумя бутылочками саке. С нежной улыбкой она предложила:

– Пейте из бутылочек, это лучше, чем чашки. Моя горячая, ваша холодная. Благодарю вас за то, что вы купили мой контракт. A ta sante.

– A ta sante, je t’aime.

– А, со ка! Je t’aime. – Она осушила свою бутылочку, поперхнулась, потом рассмеялась, отирая подбородок. – Это было хорошо, так хорошо. Ложитесь в постель. – Она весело скользнула под покрывала. – Ложитесь в постель, Фурансу-сан, а то простудитесь.