Гайдзин

— Ничего, А Со. — Анжелика заставила себя не думать о том, что ей вскоре предстоит вынести, и поглубже запрятала свой страх.

Совсем недалеко на той же улице, в лучшем месте на берегу стояла фактория Струана, ярко освещенная, как и фактория компании «Брок и Сыновья» по соседству: в обоих зданиях многие клерки и менялы ещё продолжали работать. Сегодня Малкольм Струан расположился в апартаментах тайпэна, которые были гораздо больше и удобнее тех, что он занимал до сих пор, и сейчас с трудом облачался в вечерний костюм.

— Что ты посоветуешь, Джейми? Чёрт меня побери, если я знаю, что мне делать с матушкой и её письмами; да только это моя растреклятая проблема, а не твоя — тебе от неё тоже достается, не так ли?

Джейми Макфей пожал плечами.

— Все это ужасно трудно для неё. С её точки зрения она права, она ведь только желает тебе добра. Думаю, она смертельно боится за твое здоровье: ты так далеко, и она не может приехать. И из Иокогамы делами компании заниматься нельзя, все сосредоточено в Гонконге. Через несколько дней «Китайское Облако» прибудет сюда из Шанхая, потом сразу же возьмет курс в Гонконг. Ты вернешься вместе с ним?

— Нет, и, пожалуйста, довольно об этом, — резко произнес Струан. — Я скажу тебе, когда мы, Анжелика и я, соберемся уехать. Я от всей души надеюсь, что на «Китайском Облаке» не будет матери — это явилось бы последней каплей. — Струан наклонился, чтобы натянуть сапоги, но не смог, боль была слишком сильна. — Извини, ты не мог бы помочь? Спасибо. — Потом у него вырвалось: — В Христа Бога мать ети эту немощность, она доводит меня до исступления.

— Могу себе представить. — Макфей скрыл своё удивление. Впервые за все годы он услышал от Струана такое крепкое выражение. — Со мной было бы то же самое, нет, не то же самое, ещё в тысячу раз хуже, — мягко добавил он, с симпатией глядя на него, восхищаясь его мужеством.

— Когда мы поженимся и все это ожидание закончится, когда все уляжется и утрясется, я буду в полном порядке. — Струан с трудом воспользовался ночной вазой, это было всегда болезненно, и увидел в моче кровь. Вчера, когда она появилась снова, он сказал об этом Хоугу, и Хоуг ответил: ничего страшного.

— Тогда почему у вас такой встревоженный вид?

— Вовсе не встревоженный, Малкольм, просто озабоченный. С такими серьезными ранениями внутренних органов при заживлении следует уделять внимание любым мелочам...

Струан закончил с вазой, доковылял до кресла у окна и с благодарностью опустился в него.

В полумиле от фактории Струана, рядом с Пьяным Городом, в ничем не примечательном домике японской деревни Хирага голым лежал на животе, ему делали массаж. С виду дом был самым обычным: выходящий на улицу фасад обветшал, похожий на все остальные, вытянувшиеся по обе стороны узкой грунтовой дороги; каждое из этих строений служило домом, складом и в дневное время лавкой. Внутри же, как и во многих домах, принадлежавших купцам позажиточнее, все сверкало чистотой, полировкой, здесь было просторно, чувствовалась заботливая рука. Это был дом сёи, деревенского старосты.

Найти это убежище было нелегко. Когда он вошёл в деревню, его окружило пораженное молчание, ибо вот стоял самурай, самурай без мечей, выглядевший как дикарь. Улица мигом опустела, за исключением тех, кто оказался рядом с ним, все они попадали на колени и замерли, ожидая своей участи.

— Ты, старик, скажи, где у вас тут ближайший рёкан — гостиница.

— У нас нет гостиницы, господин, в ней нет нужды, господин, — пробормотал старый лавочник. Подстегиваемый страхом, он бестолково затараторил дальше: — в ней нет нужды, потому что наша Ёсивара совсем рядом, она больше, чем многие города, там десятки мест, где вы можете остановиться, больше сотни девушек, не считая прислужниц, три настоящих гейши и семь учениц, это в той стороне...

— Довольно! Где дом вашего сёи?

— Вон там, господин.

— Где, идиот? Встань и покажи мне дорогу.

Все ещё кипя от гнева, он последовал за ним по улице, испытывая огромное желание выдавить глаза, следившие за ним из каждой щели, и раздавить шепот, поднимавшийся у него за спиной.

— Мы пришли, господин.

Хирага взмахом руки отпустил его. Вывеска снаружи открытой лавки, в которой лежало полно всевозможных товаров, но не было ни одного человека, гласила, что это был дом и контора Ити Рёси, сёи, торговца рисом и банкира, агента Гъёкоямы в Иокогаме. Гъёкояма были зайбацу — это слово означало семейный бизнес, состоявший из тесно связанных в одну систему предприятий, — и обладали огромной властью в Эдо и Осаке как оптовые торговцы рисом, пивовары, винокуры и в первую очередь банкиры.