Гайдзин. Том 2

Чен суетливо заходил по комнате, обиженный, хотя и довольный познаниями господина. Он лишь исполнял свой долг, привлекая внимание к силе инь, особенно сегодня вечером, к тому, как она выставляла себя напоказ, к танцам и поцелуям, дразнящим ян господина, на каковой счет император высказывался очень определенно:

Нервничающий Ян, чей голод не утолен, в любом доме, если он принадлежит Господину, нарушит покой всех домашних, посему домочадцам следует делать все, дабы избавить мучащегося от мучений.

А наш дом в смятении, с отвращением подумал он. С А Ток ладить еще труднее, чем всегда, А Сом ворчит, что прибавилось работы и забот, повара жалуются на его пропавший аппетит, слуги стонут, что его ничто не радует, и все из-за этой, подобной корове, варварской шлюхи, которая не желает просто выполнить то, что является ее обязанностью. Все слуги в доме единодушно соглашались, что у нее, должно быть, одно из тех Ненасытных Ущелий, против которых предупреждал император Кун:

Есть такие, стенки которых боги выстлали демонами, их притягательная сила настолько велика, что сводит мужчин с ума и заставляет их забывать бессмертную правду о том, что один Инь стоит другого, когда надобность велика, и что хуже, когда наконец одно такое Ущелье раскрывается, дабы принять Ян, сия Небесная Радость становится Адской Мукой, ибо утоление не наступает никогда.

– Ай-йа, Тайпэн, – сказал Чен, помогая ему раздеться. – Этот человек говорил только, что ваш банкет всем понравился.

– Твой господин и повелитель в точности знает, что ты говорил. – Малкольм с трудом выбрался из рубашки. Его дядя, Гордон Чен, которым он очень дорожил, прочел ему лекцию об этом труде императора Куна, сказав, что все это и много других столь же важных сведений о яне и ини должно остаться между ними и держаться в секрете от его матери.

– Ты чудовищно нахальный сукин сын, – сказал Малкольм по-английски: это была его главная защита в спорах с Ченом и А Ток. Ему, пожалуй, ни разу не удалось переспорить их на кантонском, но они буквально выходили из себя, когда он заговаривал с ними на английском. – И я знаю, что ты пытался поизвить насчет госпожи, но, клянусь Богом, тебе лучше прикусить язык.

Круглое лицо перекосилось.

– Тайпэн, – произнес Чен на своем лучшем кантонском, помогая ему улечься в кровать, – этот человек заботится в первую очередь об интересах своего господина.

– Ай-й-йа! – насмешливо фыркнул Малкольм. – Слова, слетающие с раздвоенного языка, столь же драгоценны, как заплесневевшие рыбьи кости для умирающего с голоду. – Он заметил на бюро конверт, поставленный там вертикально. – Это что такое?

Чен поспешил принести его, радуясь, что перестал быть темой из разговора.

– Какой-то чужеземный дьявол приходил сегодня вечером повидать вас. Наш меняла Варгаш говорил с ним. Этот чужеземный дьявол сказал, что письмо срочное, поэтому меняла попросил этого человека поставить его здесь, на тот случай если наш светлейший господин пожелает прочесть его.

Почерк был незнакомый.

– Который из чужеземных дьяволов?

– Я не знаю, Тайпэн. Что-нибудь еще?

Малкольм покачал головой, зевнул, положил конверт на столик рядом и отпустил его. Бутылочка с лекарством манила.

– Не буду, – твердо сказал он и начал уворачивать фитиль в лампе, потом передумал и вскрыл письмо с неожиданной надеждой, что оно могло быть от Небесного Нашего или даже от отца Лео.

Дорогой мистер Струан: Позвольте мне представиться вам, Эдуард Горнт, служащий компании Ротвелла в Шанхае, уроженец Виргинии, в настоящий момент нахожусь здесь, в Иокогаме, на стажировке у мистера Норберта Грейфорта по просьбе сэра Моргана Брока.

Мистер Грейфорт обратился ко мне с просьбой быть его секундантом в том частном, хотя и весьма настоятельном вопросе дуэли, на которую вы его вызвали. Возможно, я мог бы посетить вас завтра? Устроит ли вас утро, скажем, в полдень или около этого? Имею честь быть, сэр, вашим почтительнейшим слугой, Эдуард Горнт.