Гайдзин

Следует ли мне немедленно уговорить Эдварда вернуться в Гонконг? Или Хоуга, он мой друг более-менее, и именно его она ко мне послала. Или Андре? Нет, его — нет: я ни на миг не сомкну глаз, зная, что он в Гонконге, с этой женщиной и без присмотра.

Для неё посещение церкви было огромным успехом, даже при её меланхолии. Она оделась, как обычно, в черное, вуаль покрывала её шляпку и лицо до середины. День был ветреный. С молитвенником в руке она вышла на променад, и, когда миновала католическую церковь и присоединилась к потоку, направлявшемуся к Святой Троице, прошла по дорожке, вступила в церковь, села в пустом заднём ряду, затем опустилась на колени и начала молиться, по нефу, уже наполовину полному, волной пробежал шелест, эхом отозвался среди замешкавшихся в дверях прихожан, и поток людского изумления, набирая силу, покатился по всему Поселению и дальше — в Пьяный Город.

— Господи Всемогущий, Ангелочек-то в церковь пошла, в нашу церковь…

— В Святую Троицу? Вот те на, она же католичка…

— Вот не вот, да только в Святой Двоице она и сидит, румяная, как ягодка, вся в красном и без панталон…

— О, ради Бога, ты только сплетни не распускай…

— Ничего не сплетни, она их никогда не надевает…

— В Святой Двоице? Боже Святый! Она что же, стала одной из нас?

— Старикан Твитти штаны намочит от счастья…

Морин и Джейми шли позади неё. Они нерешительно замедлили шаг возле её скамьи, готовясь спросить: «Можно ли нам сесть рядом?» — но Анжелика осталась коленопреклоненной, словно была погружена в молитву, и не поздоровалась с ними, хотя знала, что они смотрят на неё, и очень завидовала радостному зеленому цвету платья и пальто Морин и шляпке того же оттенка, с облачком желтого шифона, ниспадавшим за спину. В следующий миг они прошли дальше, уступая напору сзади и не желая беспокоить её — чего она и добивалась. После первой страстной благодарственной молитвы за ниспосланную силу, которая помогла ей пережить глубокое разочарование, она не стала подниматься с удобной, мягкой подушечки и, скрытая вуалью, смотрела во все глаза, что же произойдет дальше. Это была первая протестантская служба, на которой она присутствовала.

Благоговения и почтительности было меньше, чем в её собственной церкви, но места были заполнены едва ли не полностью; тут и там стояли жаровни, подогревавшие сырой воздух, и все, кто только не был болен и мог ходить, собрались здесь. Витражные стекла были богаты, алтарь же и украшения — гораздо скромнее, чем она ожидала увидеть.

Другие, испытывая при виде её различные степени восторга и удивления, с удовольствием остановились бы, чтобы поздороваться или просто кивнуть, готовые при малейшем поощрении сесть рядом. Но все прошли мимо, не желая тревожить её во время молитвы. Горнт выбрал скамью напротив.

Кончилось тем, что её оставили одну, и вскоре началась служба. Сначала был исполнен гимн, и она стала подражать остальным: вставала, когда вставали они, садилась, когда все садились, молилась, когда все молились, но только Пресвятой Богородице, и выслушала проповедь, которую, запинаясь, прочел преподобный Твит, совершенно потрясённый её появлением. Потом были ещё гимны и песнопения, и блюдо для пожертвований — неловкий момент, пока она пыталась достать несколько монет из кошелька, — потом ещё один гимн, благословение паствы, и наконец все кончилось, и раздался слышимый вздох честно заслуженного облегчения.

Викарий направился в ризницу, предшествуемый древним прислужником, и прихожане поднялись со скамей. Большинство из них начали, шаркая ногами, продвигаться к выходу, предвкушая традиционный воскресный обед, самый лучший обед недели: ростбиф, йоркширский пудинг, жареный картофель — для тех счастливчиков, которые могли позволить себе хороший кусок мяса из последней партии замороженной на льду австралийской говядины.

Несколько человек остались для заключительной молитвы. В своей Анжелика молила о прощении за то, что пришла в эту церковь, но она была уверена, что Господь поймет её: это был лишь короткий и совершенно необходимый протест, направленный против отца Лео. Все глаза украдкой разглядывали её, двигаясь к дверям. Затем и она встала и присоединилась к последним из выходящих, кивая и отвечая «доброе утро» на тихие, вполголоса, приветствия. Викарий стоял снаружи у самой двери, радушно здороваясь с одними, награждая гневным взором других. Когда появилась Анжелика, он приобрел вид одновременно ангельский и растерянный:

— О Боже, мисс Анже… о, мадам, как чудесно видеть вас, добро пожаловать в Святую Троицу, можем мы надеяться видеть вас чаще… если у вас есть вопросы, я мог бы объяснить… О! Нет? Что ж, надеюсь, вам понравилось… э, пожалуйста, пожалуйста, приходите ещё, так чудесно вас видеть, мы все очень рады вам…

— Благодарю вас, преподобный отец, — ответила она, коротко присела перед ним, торопливо прошла по дорожке и вышла на променад.

Сэр Уильям поджидал её, Бебкотт вместе с ним; оба они, как и все, были закутаны в шарфы от резкого, порывистого ветра.