Галактика обетованная

— Отчаянный ты человек, земеля! — сказал Петр Николаевич. — Разве можно деньгами раскидываться. С пластикой твоей и у нас могли поработать. Причем совершенно бесплатно. А денег ты ведь помнишь, сколько должен мне?

— Помню, — опустив голову, соврал я, поскольку огорчать Петра Николаевича мне не хотелось.

— Это хорошо! — похвалил меня этот выдающийся деятель рельсовской истории. — Ну, пойдем, ребята, делов-то столько еще.

— Петр Николаевич! — воскликнул я. — Вы забыли меня вынуть отсюда.

— Куда ты торопишься, земеля, — сказал Петр Николаевич. — Повиси еще маленько, повспоминай.

— Но я ведь вспомнил уже все! — закричал я вслед Петру Николаевичу. — Что вы хотите, чтобы я еще вспомнил?

— Человеку, земеля, всегда есть, что вспомнить о себе, даже когда и кажется, что он уже все вспомнил, — засмеявшись, сказал Петр Николаевич. — Это такая поговорка у нас, рэкетиров.

Тот визит в лабораторию Петра Николаевича Исправникова — а к описанию его придется еще вернуться! — помог мне ярче представить события рельсовской истории, которые предстоит описать, а отчасти и сделаться участником их.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ, или НА ПОРОГЕ ЧЕТВЕРТОГО ИСЧЕЗНОВЕНИЯ.

НАЧАЛО

Так совпало, но именно тогда, в ходе двести тридцать четвертой гражданской войны, когда я посетил чудодейственную лабораторию Петра Николаевича Исправникова, местные сникерсы — следопыты разыскали неизвестного рельсовского жителя.

И хотя из стихотворения Евгения Иудкина — это стихотворение теперь изучали и на уроках Родной Рельсовской Речи, и на уроках Родной Рельсовской Истории — юные следопыты доподлинно знали, что теща Бориса Николаевича Президента, обещавшего лечь на рельсу, умерла, снова в городе началось брожение умов.

Одни утверждали, будто найденный следопытами неизвестный житель — самозванка, другие говорили, что никакая это не самозванка, а самая настоящая баба Вася, самая настоящая Теща, самого настоящего Бориса Николаевича Президента…

Отчасти эти разногласия обуславливались тем, что с тещей у Бориса Николаевича Президента всегда были проблемы.

В своих речах он иногда называл бабу Васю русской, иногда еврейкой, но чаще татаркой.

Население считало, что господин Президент делал это ради дружбы народов, не желая даже и самые малые нации обойти своей тещей, но пресс-секретарь объяснял, что делает это господин Президент в силу привязанности и любви — не хочет, чтобы кто-нибудь разыскал и обидел тещу.

Надо отметить, что взятые меры предосторожности и в самом деле были весьма действенными, и без сомнения, бабу Васю никогда бы не обнаружили, если бы она жила не в Рельсовске, а в каком-то другом городе.

Но в Рельсовске, из которого исчезли русские и евреи, женщины и мужчины, старики и дети, укрыться теще было невозможно.

Когда юные следопыты разыскали бабу Васю, они сразу поняли: перед ними скрывающийся житель. То, что это не рэкетир и не сникерс, следопыты поняли сразу.

— Вы дилер? — согласно утвержденному Петром Николаевичем Исправниковым опроснику, начали они. — В скольки-литровом банке храните вы свои сбережения?

— Нет-нет! — ответила баба Вася.

— Значит, вы — членкор? — продолжали допрос юные следопыты.

— Что вы, детушки! — ужаснулась теща.

— Тогда кто же вы?

— Не знаю…

Тогда бабу Васю отвели в спортзал, где под пытками она призналась, что является Тещей.

ВОСЬМОЕ АВТОРСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ.

ПРОДОЛЖЕНИЕ

Прерву здесь повествование, поскольку мне довелось быть свидетелем исторического допроса бабы Васи.

Кажется, я уже упоминал, что был помещен тогда Петром Николаевичем Исправниковым в прибор, способствующий усилению воспоминаний, и когда юные следопыты привели в спортзал бабу Васю, я успел многое вспомнить…

Я вспомнил, например, что незаконно оформил на себя квартиру, которая принадлежит Петру Николаевичу, что я зарыл принадлежащие Петру Николаевичу ваучеры в Пензенской области между станциями Соседка и Башмаково в степи под одним курганом.

Еще я вспомнил, что Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе является не моим, а Петра Николаевича Исправникова приемным отцом.

И когда юные следопыты спросили меня, все ли я вспомнил, я ответил, что у человека всегда есть то, что он еще не вспомнил, но чем больше человек вспоминает сам о себе, тем менее является он человеком.

Любознательные юные следопыты поняли, что я не обманываю их, и, высвободив меня, на мое место вставили бабу Васю.

— Признавайся, кто ты? — кричали они. — В какой банке хранишь украденные у Петра Николаевича сбережения? Фамилия! Имя! Признавайся, где ты зарыла драгоценности, принадлежащие Петру Николаевичу! Где сбережения? Номер банки! Имя! Фамилия!

Видимо, бабка Вася, когда ее начали жечь раскаленными утюгами, потеряла сознание, и юным следопытам пришлось сделать перерыв. Они ушли в соседнее помещение играть красивыми бумажками «марсов» и «сникерсов», а баба Вася очнулась вдруг, увидела меня, привязанного к столбу, и начала плакать.

— Мил человек! — попросила она, с трудом ворочая обожженным языком. — Хоть ты скажи мне, кто я такая?