Галантные дамы

Не осуди любвеобильных дам,
Тех, что тайком рога мужьям взрастили.
Святоши им бы этот грех простили,
Богоугодным радуясь делам.
Благое дело – страждущему дать.
Клеветникам здесь нечего сказать.

Старинные стансы о любовной игре,

найденные мною в старых бумагах

Любовную игру, что юность занимает,

Сравни с игрой за карточным столом:
Здесь даму только картой прижимают.
Когда ж, пришпоренный азарта жгучим злом,
В триктрак ты сел, не дуйся напролом,
Будь начеку, иначе станет жарко:
Поманит игрока душа его, дикарка,
Бездумно постигать суть сладостных наук.
Того ж, кто банк сорвет с Венериным подарком,
Ждет скорбная игра напастей, бед и мук.

Здесь слово «игра» таит в себе двойной смысл: во-первых, разумеется игра в триктрак, во-вторых, любовная игра с дамою, чреватая тяжкой Венериной хворью и страданиями, ею приносимыми.

Рассуждение второе О том, что более всего тешит в любовных делах: прикосновения, взгляды или речи

Вот вопрос в предмете любви, достойный более опытного и основательного исследователя, нежели я сам, а суть его такова: что в любовных делах наибольшее утешение сулит – осязание ли, иначе говоря, прикосновение, любовные ли речи или взгляды? Господин Паскье, без сомнения весьма сведущий в своей юриспруденции (из коей сделал себе профессию), как, впрочем, и в других замечательных гуманитарных науках, разбирает сей предмет в письмах своих, после него оставшихся; однако же в них он чересчур лаконичен, хотя, по моему разумению, будучи столь великолепным оратором, мог бы не скупиться на слова и не лишать нас удовольствия насладиться изящным его слогом; вздумай он подробно развить сию тему и высказать откровенно все, что знал, письма эти оказались бы стократ занимательнее и приятнее.

Главную свою тезу строит он на нескольких старинных виршах графа Тибо Шампанского – автора, с коим я незнаком, если не считать того отрывка, который приводит господин Паскье. Он считает, что сей достойный и храбрый рыцарь былых времен выражает мысли свои весьма красноречиво, – разумеется, не столь элегантно, как нынешние поэты, но, однако, вполне умело и убедительно; впрочем, и сюжет, прекрасный и достохвальный, много помог вдохновению стихотворца, посвятившего свои вирши королеве Бланке Кастильской, матери Людовика Святого; в королеву эту рыцарь был пылко влюблен и состоял с нею в любовной связи. Можно ли упрекнуть в том названную королеву? Дурно ли она поступила? Разве могла она, будучи вполне разумной и целомудренной женщиной, запретить мужчинам любить ее и сгорать от страсти и восхищения пред ее красотою и прочими достоинствами, когда истинное предназначение добродетели и совершенства в том и заключается, чтобы пробуждать любовь? Главное – не идти потом на поводу у того, кто вас любит.

Вот почему не следует дивиться и порицать названную королеву за то, что она была столь горячо любима, и за то, что при ней Францию потрясали раздоры и войны; как говорил один достойнейший человек, раздоры эти происходили в равной мере из-за любви и из-за всяких государственных неурядиц; недаром же во времена отцов наших ходило старинное присловье, гласившее, что «все мужчины до единого вожделели тела безумной королевы».

Уж не знаю, о какой государыне шла речь в сей поговорке; вполне вероятно, что сложил ее именно граф Тибо в отместку за пренебрежение к нему королевы либо из-за ревности к другому, кого предпочли ему самому; как бы то ни было, а любовное разочарование подвигло его на опрометчивые поступки, приведшие к поражению в сих войнах и смутах; так часто случается, когда прекрасная собою или высокородная королева, принцесса или дама начинает править страною и каждый стремится услужить, угодить и потрафить ей, восхвалить и превознести до небес, дабы войти к ней в милость, пользоваться благоволением и вследствие того похваляться, что правишь государством вместе с нею, извлекая из этого выгоду для себя. Я мог бы привести к сему множество примеров, но уж лучше промолчу.

Что же до графа Тибо, то он, как я уже сказал, взялся за описание прекрасного предмета любви своей, к коему взывает о милости в виршах, приводимых господином Паскье; к нему-то я и отсылаю любознательного читателя, не помещая здесь сего отрывка, ибо полагаю это излишним. Достаточно будет высказать свое собственное мнение, а также мнение кавалеров, более меня сведущих в любовном ремесле.