Галантные дамы

Начнем с прикосновения, которое смело можно признать наисладчайшим выражением любви, ибо вершина ее — в обладании, обладание же неосуществимо без прикосновения; как нельзя утолить жажду и голод, не попив и не поев, так и любовь насыщается не взглядами и речами, но прикосновениями, поцелуями и объятиями, заключаясь Венериным обычаем. С этим соглашался и самодовольный шут Диоген-киник, заявляя — по обыкновению своему, непристойно и глумливо, — что он желал бы так же легко утолять голод, потирая пустой живот, как удовлетворяет свою похоть, потирая некую часть тела. Я мог бы выразить все вышесказанное еще яснее, но тема вряд ли того заслуживает. Или же вспомним еще об юноше, влюбившемся в Ламию; она столь дорого запросила с него за обладание ею, что он не захотел или не смог столковаться с нею, а потому решился на иное — упорно думая о ней, он осквернил себя и утолил свое вожделение, мысленно обладая этой женщиной; она же, узнав об этом, потащила его в суд, требуя заплатить за полученное удовольствие; судья, выслушав истицу, приговорил побренчать пред нею деньгами, объявив, что за любовь, дарованную в мечте и воображении, один звон денег — вполне достаточная плата.

Без сомнения, можно вспомнить здесь еще многие и многие утехи и ухищрения науки Венериной, описанные у древних философов, мне же остается сослаться на самых остроумных и утонченных из них, дабы желающие ознакомились с их рассуждениями в сей части. Так или иначе, но именно оттого, что цель любви есть не что иное, как наслаждение, не следует думать, будто его доставляют одни лишь объятия да поцелуи. Многие из нас убеждались, что наслаждение это было неполным, ежели ему не сопутствовали взгляды и речи; тому есть прекрасный пример в «Ста новеллах» королевы Наваррской: некий благородный дворянин довольно долгое время пользовался милостями какой-то неизвестной дамы и, хотя свидания их назначались в непроницаемо-темной галерее и дама не снимала повязки с лица (маски тогда еще не были в ходу), дворянин, обнимая даму, сумел все же заключить, что любовница его хороша собою, привлекательна и желанна. Однако достигнутого ему показалось мало, и он решил узнать, с кем же имеет дело; вот однажды во время свидания (которое всегда приходилось на определенный час) он, крепко обняв даму, пометил ей мелом платье, а было оно черного бархата; после, вечером того же дня, когда дамы, отужинав, сходились в бальную залу, встал он у дверей и, внимательно разглядывая входящих дам, углядел наконец одну с меткою на плече и был немало изумлен, подозревая кого угодно, только не ее, ибо и степенной осанкою, и благонравным поведением, и разумными речами уподоблялась эта дама самой Премудрости Соломоновой, каковою и описана она у королевы Наваррской.

Велико же было изумление нашего кавалера, коему выпал счастливый случай по милости благородной женщины, хотя ее-то можно было заподозрить в последнюю очередь средь прочих придворных дам. Правда, не успокоясь на этом, он пошел дальше, именно поделился с нею своим открытием и стал допытываться, зачем она таилась от него, заставляя любиться с нею тайком и по темным закоулкам. Но хитроумная дама наотрез отказалась и отреклась от чего бы то ни было, клянясь в непричастности к делу спасением своей души и райским блаженством, как оно и принято у женщин, когда они упорно отрицают то, что порешили скрыть, хотя оно уже вышло на свет божий, очевидное и бесспорное.

Дама отделалась испугом, а вот дворянин упустил свое счастье и удачу, ибо любовница его немалого стоила, а поскольку вдобавок разыгрывала из себя святую невинность и недотрогу, то он, можно сказать, лишился двойного удовольствия: одно доставляли бы ему тайные жаркие ласки дамы, другое — встречи с нею при дворе, где держалась она гордо и неприступно; он же, слушая благонравные, строгие и надменные речи дамы пред всеми собравшимися, мог бы вспоминать про себя ее сладострастную игривость, похотливую повадку и неуемность в наслаждении, когда она бывала наедине с ним.

Да, поистине неоправданный промах допустил наш кавалер, заговорив с дамою о своем открытии; что бы ему и дальше вести свои дела с нею, по-прежнему пользуясь ее милостями: оно ведь одинаково сладко что без свечки, что при факелах. Конечно, ему следовало знать, кто она такая, и я не браню его за любопытство, ибо, как сказано в той новелле, он сильно опасался, что имеет дело с Дьяволом: известно ведь, что Дьявол охотно оборачивается женщиной, дабы завлекать и обманывать людей; к тому же, как слышал я от опытных магов, Дьяволу легче принять облик и формы женщины, нежели обрести дар женской речи. Вот по такой-то причине кавалер наш и был в своем праве, желая убедиться воочию, что он любится с женщиной; по его собственным словам, упорное молчание его любовницы тревожило его куда более, чем невозможность видеть ее, наводя на мысли о кознях господина Дьявола; заключим же из сказанного, что был он человеком весьма богобоязненным.