Проворчал что-то непонятное Аркадьев. Бобрович метнулся наперерез, предчувствуя звездный час, но получил затрещину, перевернул журнальный столик и уселся верхом на Желтухина, который уже сидел на Есауловой. Полковник скабрезно засмеялся. Спасли положение, как водится, женщины. Обе подпрыгнули, не сговариваясь – Евгения Дмитриевна и Маргарита Юрьевна – хищно растопырили пальцы и бросились догонять уходящую добычу. Статская опередила – поставила полковнику подножку, и тот споткнулся. Возможно, он и не упал бы, но Евгения Дмитриевна схватила со стола поднос, стряхнув стоящие на нем стаканы, и что есть мочи треснула полковника по макушке. У Федора Ивановича подкосились ноги, он стал хвататься за воздух, чтобы не упасть – и, понятное дело, упал. Его тут же оседлала с боевым кличем блондинка, стала заламывать руки, но тот вырывался, и она с отчаянием взвизгнула:
– Ну что же вы, мужчины? Вам подать его на блюдечке с голубой каемочкой? Держите уж, все за вас сделали…
Навалились те, кто считал себя мужчинами, выкрутили руки, стали обшаривать карманы. Особых тайников у полковника не нашли – рубашка без единого кармана, брюки. Быстро выяснилось, что карманы у мычащего полицейского пустые. Люди растерялись.
– В ботинках смотрите, в ботинках! – прозрела Евгения Дмитриевна, и народ снова навалился, чтобы разуть брыкающуюся тушу. В левой туфле ничего не нашлось, из правой выпала бумажная лепешка – вроде тех, что кладут под пятку, чтобы не натирать мозоли.
– Какая гадость! – поморщился Желтухин. – Вы такой придумщик, Федор Иванович. Вы бы еще в трусы спрятали. Есть желающие развернуть и прочесть?
– И прочту! – вскричал Бобрович, разворачивая слипшуюся бумагу. – Еще как прочту! А ну, прикройте меня!