Галилей и отрицатели науки

Вместе с тем экзегетическая позиция Беллармино хотя и коррелировала с отдельными высказываниями Августина и Фомы Аквинского, являла собой более жесткий подход к библейскому тексту, нежели тот, который был зафиксирован в тридентских постановлениях. Последние ограничивали монополию Церкви на толкование Писания лишь областью веры и морали. Интерпретация же иных библейских утверждений, не относящихся непосредственно к этим областям, скажем фрагментов, касающихся космологических вопросов, не является исключительной прерогативой Церкви. И если строго следовать предписаниям Августина и Фомы Аквинского, то необходимо признать, что, “поскольку Священное Писание может быть объяснено во множестве смыслов, мы должны придерживаться некоего частного объяснения лишь в той мере, чтобы быть готовыми оставить его, если будет достоверно доказана его ложность”. Это означало, в частности, что утверждение о том, будто Писание подтверждает именно геоцентрическую систему мира, следует понимать как наиболее вероятное, оставляя место для иного, допустимого, хотя и менее вероятного утверждения, а именно: сказанное в священном тексте вообще не имеет никакого отношения к научным констатациям, и тогда толкование Писания вообще не должно изменяться с каждым новым научным открытием. Тем самым признавались относительная автономия разума и право судить о предметах природных, тогда как за Церковью оставалось исключительное право толковать Книгу Божественного Откровения в предметах, касавшихся сверхприродного мира. Поэтому, относя космологические вопросы к предметам веры, Беллармино выходил за рамки и тридентских решений, и мнений Августина и Фомы. И сделал он это весьма искусно, сославшись на то, что Священное Писание – это не просто некий текст, но Слово Бога, Его Откровение, а Господь не может ошибаться. Иными словами, если Писание содержит в себе неопровержимую истину, касающуюся предметов веры и морали, а это признавали все Святые Отцы, то в конечном счете это именно истина de dicto, т. е. библейские утверждения истинны просто в силу того, что так сказал Святой Дух. Но “авторство” Святого Духа распространяется на весь священный текст, в том числе и на констатации типа числа сыновей у Авраама и тому подобные утверждения, следовательно, все сказанное в Библии обладает статусом непререкаемой истины.

Однако в письме Беллармино Фоскарини – и в тех пунктах, где его позиция согласуется с тридентскими решениями, и там, где он отклонялся от соборного постановления и расширял сферу его применимости, – больше прагматизма, нежели догматизма. Цель кардинала – воспрепятствовать реинтерпретации фрагментов Священного Писания в согласии с теорией Коперника до того, как эта теория будет доказана. Беллармино признает свойственную библейскому тексту смысловую “непрозрачность”, а отсюда – и потребность в экзегезе. Но в период, когда Церковь продолжала острую полемику с протестантами и демонстрировала крайнюю восприимчивость к авторитету традиции, простые соображения “практического разума” требовали соблюдения сугубой осторожности во всем, что касается защиты научно не доказанной теории, и даже толкали к расширительной трактовке тридентских решений. Кардинал предлагал Фоскарини и Галилею занять ту же теологически безопасную позицию – рассматривать учение Коперника ex suppositione (как предположение), ибо “для математика этого вполне достаточно”.

Беллармино мог бы сослаться на известный прецедент: Тихо Браге, определив параллакс кометы 1577 г., доказал тем самым, что она двигалась в надлунной области и должна была пересечь планетные сферы; следовательно, космос нельзя считать неизменным, каким его полагали Аристотель и Птолемей, а теория твердых планетных сфер не отвечает действительности; это и был, в глазах Беллармино, тот случай, когда доказанная научная истина потребовала изменений если не в экзегезе Писания, то, по крайней мере, в наших представлениях о структуре Вселенной. В своих Лувенских лекциях 1580-х гг. Беллармино поддерживал идею, допускавшую некруговые движения небесных тел, развивал тезис о качественном единообразии над– и подлунных миров и т. д. И хотя он не предлагал какой-либо последовательной теории, однако его рассуждения явно расходились с космологическими представлениями Аристотеля и святого Фомы. При этом Беллармино обосновывал свой отход от томистских космологических утверждений ссылками на Книгу Бытия.