Галилей и отрицатели науки

Интересной иллюстрацией того, с чем пришлось столкнуться Галилею в его стремлении доказать превосходство коперниканской космологии над аристотелевской (или Птолемеевой), является ситуация с Чезаре Кремонини, знаменитым философом и убежденным последователем Аристотеля. Кремонини был коллегой Галилея в Падуанском университете, где они часто вступали в дружеские споры. Он отличался чрезвычайной категоричностью в том, что касалось натурфилософии, настолько, что побоялся даже поставить на полку книгу Уильяма Гилберта о магнитах и магнитной Земле из опасения, что она загрязнит остальные его книги. Хотя Кремонини был атеистом и ярым противником цензуры, однако считал себя обязанным отстаивать учение Аристотеля во всех его формах. Он оспорил мнение Галилея, что новая звезда 1604 г. отстояла от Земли дальше орбиты Луны, поскольку это противоречило доктрине Аристотеля, что любые изменения на небесах возможны лишь в подлунном мире. Когда Галилей предложил Кремонини показать свои открытия, тот, говорят, отказался даже взглянуть в телескоп (как и, кстати, главный философ Пизы Джулио Либри). Это поведение завоевало Кремонини сомнительную честь: упертый аристотелианец Симпличио, выведенный Галилеем в “Диалоге”, был частично списан с него. В действительности, Кремонини стремился к большей глубине понимания, чем открывшаяся в наблюдениях Галилея. Он заметил, например, что если бы Луна являлась землеподобным телом, как предполагали находки Галилея, то упала бы на Землю. В отсутствие теории, способной объяснить, почему этого не происходит (такая ситуация сохранялась до Ньютона), Кремонини был не готов отказаться от аристотелевских взглядов.

Галилей никогда не был склонен верить в невидимые таинственные силы, действующие на расстоянии, подобно той, которую Ньютон впоследствии идентифицирует как силу тяготения. Этот факт сказался на его позднейшей теории океанских приливов. Даже рассматривая эксперименты Гилберта с магнитной силой, он высказал пожелание, чтобы Гилберт предложил своим открытиям объяснение, “надежно опирающееся на геометрию”, поскольку счел его рассуждения “не обладающими той убедительностью, которой, бесспорно, должны обладать естественные, необходимые и непреложные выводы”.

Короче говоря, Галилей в это время не имел возможности разработать оригинальную теорию гравитации, поэтому его беспокоило, что даже если “будет открыто нечто прекрасное и истинное, то будет подавлено их [философов] тиранией”.

Была, кстати, еще одна концепция, с которой у Галилея возникли трудности. Кеплер установил, что круговая орбита не отвечает очень точным наблюдениям Марса, выполненными Тихо Браге в течение восьми с лишним лет. Соответственно, он нехотя изменил свою модель орбиты и сделал ее эллиптической. К его удивлению, он обнаружил, что эллиптическая орбита объясняет движение не только Марса, но и других планет. Это оказалось одним из крупнейших открытий Кеплера, и он описал его в книге “Новая астрономия” (Astronomia Nova), опубликованной в 1609 г.

Галилей никогда не принимал идею эллиптических орбит. В этом даже он, кого можно считать создателем современной научной мысли, оставался пленником древней платоновской концепции, что совершенное движение может быть только круговым. Сегодня мы знаем, что симметричной (не меняющейся) относительно вращений должна быть не форма орбиты. Симметрично действие закона тяготения, т. е. орбита может иметь любую ориентацию в пространстве.

Колоссальные усилия Галилея, вложенные в сами наблюдения, в книги с описанием обнаруженного и в распространение открытий, стали тяжелым бременем как для его здоровья, так и для семейной жизни. В силу одержимости наукой его, вероятно, больше заботило первое, чем второе. Из-за обильных возлияний, нездорового питания и образа жизни Галилей зимой 1610-го и летом 1611 г. страдал всевозможными ревматическими болями, лихорадкой и сердечной аритмией. Не только Хорки обратил внимание на его нездоровый землистый цвет лица – посол Венеции, не видевший ученого несколько лет, был потрясен, встретив Галилея в 1615 г.