Галлант

Оливия забирается на подоконник. Читать слишком темно, но этого она делать и не собиралась. Оливия раскрывает томик, листает страницы с записями, пока не доходит до последней. Затем переворачивает дальше, где снова начинаются чистые листы.

И принимается на них писать.

Если ты это читаешь, я в безопасности.

Рисунки отца утрачены, но записи матери целы и невредимы, прочитаны тысячи раз и впечатаны в память Оливии. И во тьме карандаш шуршит по бумаге, восстанавливая каждое слово.

Прошлой ночью я видела тебя во сне.

Если я протяну руку, примешь ли ты ее?

Как мы ее назовем?

С каждой воссозданной строкой Оливия все яснее понимает: Грейс Прио́р не повредилась умом. Она была одинокой потерянной душой, бесстрашной и свободной, отчаявшейся и измученной кошмарами.

И делала все, что было в ее силах.

Даже если это значило покинуть дочь.

Даже если это значило ее отпустить.

Оливия еще многого не понимает, но вот это, наконец, становится очевидно. Она строчит, пока не доходит до финальной записи, и тогда на последней странице красного дневника выцарапывает послание самой себе:

Оливия, Оливия, Оливия, помни:

Призраки не настоящие,

сны не причинят вреда.

Ты будешь в безопасности,

если станешь держаться подальше от Галланта.

Очень долго Оливия смотрит на слова матери, записанные собственной рукой, затем закрывает дневник и прижимает к себе. Усталость дымкой окутывает разум, но Оливии не до сна. Она смотрит в окно на сад, на тонкие лучи пробивающегося солнца.

В Мериланс она не вернется. Пусть ее отошлют, но дорога длинная, машина хоть раз да остановится, а когда это случится – Оливия улизнет. Сбежит, как сбежала Грейс, как она сама всегда хотела. Может, доберется до большого города, станет бродяжничать, воровать.

Или отправится к океану, проникнет на корабль и уплывет.

Или задержится в том маленьком городишке, устроится работать в пекарню, состарится там, оставшись для всех загадкой, и никто никогда не узнает, что она была сиротой, которая видела гулей, однажды встретила Смерть и жила в доме у стены.

* * *

Хозяин зол.

Он идет к стене сада, и в руке, будто только что сорванные плоды, болтаются ярко-желтые галоши.

У стены его поджидают тени.

– Вы позволили ей улизнуть, – ледяным, словно стужа, голосом говорит он.

Солдаты, как один, опускают головы, взгляды утыкаются в бесплодную землю; любопытно – какие оправдания придумали бы себе тени, умей они говорить?

Господин внимательно рассматривает дверь, по которой снова и снова молотили маленькие ладони, сбивая корку усохших листьев и обнажая железо. Он задумчиво проводит рукой по пятнам, затем поворачивается и возвращается по садовой дорожке к дому. Мертвые розы поникли, но среди них вдруг попадается единственный расцветший куст. Лепестки бутонов налитые и тяжелые.

Хозяин дома поглаживает возродившуюся жизнь от листьев по стеблям к корням.

– Замечательно… – говорит он, срывая цветок.

А потом коварно улыбается – и лунный свет не озаряет его потаенную улыбку, понятную лишь ему самому и саду.

И впрямь весьма неплохо.

Часть пятая Кровь и железо

Глава двадцать вторая

По садовому сараю барабанит дождь. Из угла таращится гуль.

Оливия переступает с ноги на ногу, и под башмаком что-то хрустит. Она опускает взгляд: может, просто наступила на один из кусочков разбитых глиняных горшков, усыпавших землю в сарае? Но нет, на земле – фарфоровый осколок, по белому полю вьются колючие розы. Оливия откуда-то знает, что он остался от вазы, но почему – не помнит.

Гуль подносит полупрозрачный палец к тому месту, где должны быть губы. Дождь перестал, и если уж возвращаться, то сейчас самое время. Однако выйдя наружу, Оливия не видит ни серой канавы, ни мрачного каменного строения – никакого Мериланса.

Она в саду Галланта: повсюду буйство красок. Конечно, она здесь – как можно было забыть?