Вначале Аларих во главе готов проходит через всю Италию, подгоняемый дыханием Иеговы, как корабль — дыханием бури. Он идет вперед. Однако ведет его не собственная воля: его толкает чья-то рука. Он идет вперед. Напрасно какой-то монах бросается ему поперек дороги и пытается остановить его. «То, что ты у меня просишь, не в моей власти, — отвечает ему варвар, — неведомая сила торопит меня разрушить Рим». Вместе со своими воинами он трижды накатывается, словно морской прилив, на Вечный город, беря его в окружение, и трижды отступает, словно отлив. К нему приходят послы, чтобы побудить его снять осаду, и пугают его тем, что ему придется сразиться с силами, численно превосходящими его войско в три раза. «Тем лучше, — говорит жнец человеческих душ, — чем гуще трава, тем легче ее косить!»[5]
Наконец он уступает уговорам и дает обещание уйти, если ему отдадут все золото, все серебро, все драгоценные камни и всех рабов-варваров, какие найдутся в городе.
«Что же ты оставишь жителям?»
«Жизнь!» — отвечает Аларих.
Ему принесли пять тысяч фунтов золота, тридцать тысяч фунтов серебра, четыре тысячи шелковых туник, три тысячи окрашенных пурпуром кож и три тысячи фунтов перца.[6] Римляне, чтобы откупиться, расплавили золотую статую Доблести, которую они именовали воинской добродетелью.[7]
Затем Гейзерих во главе вандалов проходит через всю Африку и движется к Карфагену, где нашли прибежище остатки римского общества; к распутному Карфагену, где мужчины украшали себя венками из цветов и одевались, как женщины, и где, накинув на голову покрывало, эти странные блудницы останавливали прохожих, чтобы предложить им свои противоестественные ласки.[8] Гейзерих подходит к городу, и, в то время как его войско взбирается на крепостные стены, народ заполняет цирк. За стенами лязг оружия, внутри них — шум игр; тут голоса певцов, там крики умирающих; у подножия крепостных стен проклятия тех, кто не может устоять на залитой кровью земле и гибнет в рукопашной схватке; на скамьях амфитеатра песни музыкантов и звуки аккомпанирующих им флейт. Наконец город взят, и Гейзерих лично отдает стражникам приказ открыть ворота цирка.
— Кому? — спрашивают они.
— Властителю земли и моря, — отвечает завоеватель.
Однако вскоре он испытывает потребность нести огонь и меч дальше. Будучи варваром, он не знает, какие народы обитают на земле, но хочет их истребить.
— Куда направляемся, хозяин? — спрашивает его кормчий.
— Куда пошлет Бог!
— С каким народом собираемся воевать?[9]
— С тем, какой хочет наказать Бог.[10]
И вот, наконец, появляется Аттила, которого его миссия призывает в Галлию; каждый раз, когда он устраивает привал, его лагерь занимает пространство, где могут разместиться три обычных города; он ставит в караул у шатра каждого из своих военачальников по одному из пленных царей, а у собственного шатра — одного из своих военачальников; пренебрегая греческой золотой и серебряной посудой, он ест сырое кровоточащее мясо с деревянных тарелок. Он идет вперед, и его войско заполняет придунайские пастбища. Лань указывает ему дорогу через Меотийское болото и тотчас исчезает.[11] Словно бурный поток, проходит он по Восточной империи, оставляя за собой Льва II и Зенона Исавра своими данниками; с пренебрежением проходит через Рим, уже разрушенный Аларихом, и, наконец, ступает на ту землю, какая ныне называется Францией и на какой остались тогда стоять всего два города — Париж и Труа. Каждый день кровь обагряет землю; каждую ночь зарево пожара обагряет небо; детей подвешивают на деревьях за бедренное сухожилие и оставляют живыми на съедение хищным птицам[12]; девушек кладут поперек дорожной колеи и пускают по ним груженые телеги; стариков привязывают к шеям лошадей, и лошади, погоняемые стрекалом, волокут их за собой. Пятьсот сожженных городов отмечают путь царя гуннов, пройденный им по миру; следом за ним тянется пустыня, как если бы она была его данником. Даже трава не будет больше расти там, где прошел конь Аттилы, говорит этот царь-губитель.
Все необычайно у этих посланцев небесной кары: и рождение, и жизнь, и смерть.
Аларих, уже готовый переправиться на Сицилию, умирает в Козенце. И тогда его воины, собрав толпу пленных, отвели воды реки Бузенто, посередине ее обнажившегося русла вырыли для своего предводителя могилу и положили туда под него, вокруг него и поверх него золото, драгоценные камни и дорогие ткани; затем, когда могила была заполнена и засыпана, воды Бузенто вернули в прежнее русло, над гробницей потекла река, а на берегах реки были умерщвлены все, кто принимал участие в погребении, вплоть до последнего раба, с тем чтобы тайну могилы знали только мертвые.[13]